Как Дионисия из царства
Изгнал храбрец Тимолеон,
Тиран, пройдя чрез все мытарства,
Открыл в Коринфе пансион.
Тиран от власти не отстанет:
Законы в школе издает;
Нет взрослых, так детей тиранит.
Тиран тираном и умрет.
Ведь нужно все чинить и ведать –
Он справедлив, хотя и строг:
Как подадут детям обедать –
Сейчас с их трапезы налог.
Несут, как некогда в столицу,
Орехи, виноград и мед.
Целуйте все его десницу!
Тиран тираном и умрет.
Мальчишка, глупый, как овечка,
Последний в школе ученик,
В задачку раз ввернул словечко:
«Тиран и в бедствиях велик».
Тиран, бессмыслицу читая,
«Он далеко, – сказал, – пойдет», –
И сделал старшим негодяя.
Тиран тираном и умрет.
Потом, другой раз как-то, слышит
Он от фискала своего,
Что там в углу товарищ пишет,
Должно быть, пасквиль на него.
«Как? Пасквиль?! Это все от воли!
Ремнем его! И чтоб вперед
Никто писать не смел бы в школе!»
Тиран тираном и умрет.
И день и ночь его страшили
Следы измены и интриг.
Раз дети на дворе дразнили
Двоих каких-то забулдыг.
Кричит: «Идите без боязни!
Им нужен чужеземный гнет.
Я им отец – им нужны казни».
Тиран тираном и умрет.
Отцы и матери озлились
На непотребный пансион
И Дионисия решились
И из Коринфа выгнать вон.
Так чтоб, как прежде, благодатно
Теснить и грабить свой народ –
В жрецы вступил он. Вот так знатно!
Тиран тираном и умрет.
В годы юности моей
Тетка Грегуар блистала.
В кабачок веселый к ней
Забегал и я, бывало.
Круглолица и полна,
Улыбалась всем она,
А брюнет иной, понятно,
Пил и ел у ней бесплатно.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
Вспоминался ей подчас
Муж, что умер от удара.
Жаль, никто не мог из нас
Знать беднягу Грегуара.
Все ж наследовать ему
Было лестно хоть кому.
Всякий здесь был сыт и пьян,
И лилось вино в стакан.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
Помню в прошлом, как сквозь дым,
Смех грудной, кудрей извивы,
Вижу крестик, а под ним
Пышность прелестей стыдливых.
Про ее любовный пыл
Скажут те, кто с нею жил, –
Серебро – и не иначе –
Им она сдавала сдачи.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
Было б пьяницам житье,
Но у жен своя сноровка, –
Сколько раз из-за нее
Начиналась потасовка.
Как из ревности такой
Разыграют жены бой,
Грегуарша очень кстати
Спрячет всех мужей в кровати.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
А пришел и мой черед
Быть хозяином у стойки,
Что ни вечер, целый год
Я давал друзьям попойки.
Быть ревнивым я не смел,
Каждый вдоволь пил и ел,
А хозяйка всем, бывало, –
До служанок вплоть, – снабжала.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
Дням тем больше не цвести,
Нет удач под этой кровлей.
Грегуарша не в чести
У любви и у торговли.
Жаль и ручек мне таких,
И стаканов пуншевых.
Но пред лавкой сиротливой
Всякий вспомнит час счастливый.
Да, бывало, каждый мог
Завернуть к ней в кабачок!
«Мы победили! – молвил юный грек,
Кладя венки на свежие могилы. –
Покиньте Стикс! Мы повторим ваш век,
О полубоги, древних дней светилы!»
И пред собой в лучах утра
Он видит призрак, слышит пенье:
«Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!
Мне жизнь была, о греки, сладкий сон
При ваших предках, гнавших прочь печали.
Когда на их пирах Анакреон
Им пел любовь, они цепей не знали.
Душе, не жаждущей добра,
Чужда любовь и вдохновенье.
Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!
Все так же к небесам летит орел,
Песнь соловья полна все так же чувства…
А где же ваш, о греки, ореол:
Законы, слава, боги и искусства?
Природа так же все щедра;
А пир ваш глух и нем без пенья.
Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!
Иди же, грек, сражаться, побеждать!
Рви цепь свою! Проснулся страх в тиранах, –
Недолго будет варвар сладко спать
На ложе роз твоих благоуханных.
Недолго с данью серебра
Ему брать дев на униженье.
Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!
Довольно, греки, потуплять глаза,
Довольно вам краснеть пред древней славой!
Помогут правой мести небеса,
Вернется слава… Мчитесь в бой кровавый!
И почва будет вновь щедра:
Ей кровь тиранов – удобренье.
Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!
Берите у соседей только меч;
Их рук не нужно, скованных цепями.
Гром Зевса будет с вами в вихре сеч!
Звезда Киприды всходит над полями;
Вин искрометная игра
Ждет победивших из сраженья.
Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!»
Исчезла тень певца. Свой тяжкий плен
Клянут грозней, с мечом в руках, эллины.
Дрожат надеждой камни ваших стен,
Коринф и Фивы, Спарта и Афины!
Тьму ночи гонит свет утра, –
И ваших дев нам слышно пенье:
«Пора на родину, пора,
Дитя Свободы, Наслажденье!
Пора!»
Молодому критику
Я на вопрос: «Как ваше мненье?» –
Скажу вам вот что: ложный вкус
Пора изгнать, и я гоненье
Начать немедленно берусь.
Авось окажет вам подмогу
И в деле критики певец:
Где мгла, там часто на дорогу
Выводит зрячего слепец!
О, гром стихов высокопарных!
Как ты противен мне и дик!
Толпа новаторов бездарных
Совсем испортит наш язык;
Собьет нас с толку фраз рутина,
И будут впредь, к стыду страны,
Для Лафонтена и Расина
Нам переводчики нужны.
На музу глядя, я краснею!
Она теряет всякий стыд
И давит формою идею,
Приняв отменно важный вид;
Не скажет «страсти», а «вулканы»,
Не «заговор», а «грозный риф»!
Ее герои – истуканы,
И вся их слава – дутый миф…
Искусство быстро вымирает,
Где вырождаться начал вкус.
Ведь лексикон свой расширяет
Народ без нас, без наших муз…
Он новых слов даст много свету
При новом веянье в стране;
К чему ж подделывать монету,
Которой нет еще в казне?!
Язык наш любит смесь величья
И простоты; он чужд прикрас.
Педант и школьник – без различья –
Пугают вычурностью фраз!
В нем есть давно слова угрозы,
Слова любви в нем есть давно,
И тем, кто вызвать хочет слезы, –
Их искажать запрещено.
Цель языка: чтоб мысль царила
Без всяких блесток и затей.
Пойдем на площадь; окружила
Там батальон толпа детей.
Вот барабанщик. Все в волненье;
Расшит тесемками убор!..
Он – бог войны, в их детском мненье…
«Ура! Ура, тамбурмажор!»
А там, далеко на чужбине, –
Другой, в походном сюртуке,
С холма за битвою в долине
Следит, бинокль держа в руке.
План действий весь его системы:
– Направо! В тыл! Отрежь; ударь!..
Так. Хорошо. А кстати: где мы?
– Мы в Аустерлице, государь.
Вот этот серый человечек
И есть герой; он – мысль… Она
Без фраз, без блесток и колечек
В вожде и в авторе видна!
Она теряет от убора.
И дело критики – следить,
Чтоб в галуны тамбурмажора
Не смели гения рядить!..
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь!
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь
Волнует кровь!
Комиссар, здесь разгар
Драки самой безобидной.
Тут – нежнейшая из пар.
Не нужны вы им, как видно!..
Да, Колен Колетту бьет,
И вопит она под палкой.
Раз в неделю так поет
Их любовь в каморке жалкой.
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь!
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь волнует кровь!
Наш Колен здоров, как бык,
А Колетта с пташкой схожа.
По утрам он петь привык,
И она щебечет тоже.
Зря сбирается толпа:
По любви они дерутся.
Поженились без попа,
Без попа и разойдутся.
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь!
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь
Волнует кровь!
Вечерком они вдвоем
В кабачок шагают в ногу,
Чтоб дешевеньким винцом
Разогреться понемногу.
Славно, чокнувшись вот так,
Заглянуть потом в аллейку,
Где они вступили в брак,
Под собой сломав скамейку!
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь!
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь волнует кровь!
Да, бывает иногда,
Что Колен другою занят.
Но Колетта без труда,
В свой черед, его обманет.
Кто тут согрешил – Колен
Иль Колетта – ты не тронь их.
Пусть они своих измен
Счет ведут без посторонних!
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь.
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь
Волнует кровь!
Комиссар, здесь разгар
Драки самой безобидной.
Тут – нежнейшая из пар, –
Не нужны вы им, как видно!..
Ведь Колетта, приоткрыв
На заре в постели глазки,
Синяки свои забыв,
Вспоминает только ласки.
Комиссар!
Комиссар!
Бьет Колен супругу вновь!
Но пожар –
Не пожар:
Им любовь волнует кровь!
Проснулась ласточка с зарею,
Приветствуя весенний день.
– Красавица, пойдем со мною:
Нам роща отдых даст и тень.
Там я у ног твоих склонюся,
Нарву цветов, сплету венок…
– Стрелок, я матери боюся.
Мне некогда, стрелок.
– Мы в чащу забредем густую:
Она не сыщет дочь свою.
Пойдем, красавица! Какую
Тебе я песенку спою!
Ни петь, ни слушать, уверяю,
Никто без слез ее не мог…
– Стрелок, я песню эту знаю.
Мне некогда, стрелок.
– Я расскажу тебе преданье,
Как рыцарь к молодой жене
Пришел на страшное свиданье
Из гроба… Выслушать вполне
Нельзя без трепета развязку.
Мертвец несчастную увлек…
– Стрелок, я знаю эту сказку.
Мне некогда, стрелок.
– Пойдем, красавица. Я знаю,
Как диких усмирять зверей,
Легко болезни исцеляю;
От порчи, глаза злых людей
Я заговаривать умею –
И многим девушкам помог…
– Стрелок, я ладанку имею.
Мне некогда, стрелок.
– Ну, слушай! Видишь, как играет
Вот этот крестик, как блестит
И жемчугами отливает…
Твоих подружек ослепит
Его игра на груди белой.
Возьми! Друг друга мы поймем…
– Ах, как блестит! Вот это дело!
Пойдем, стрелок, пойдем!
Вам письмо, при всем желанье,
Сочинить не в силах я:
В слишком вольном толкованье
Понимает все судья,
И при имени Марии
Закричит Ватимениль:
«Ах, Мария? Мать Мессии?
Нового? Какая гиль!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу чистосердечно,
Что талант ваш свеж и нов,
Что картины ваши вечно
Привлекают знатоков,
Что вы плачете, жалея
И о краже и о лжи, –
«А, так вы насчет музея? –
Зашипит тут Маршанжи. –
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу я, что стремленье
Есть и к музыке у дев,
Что приводит вас в волненье
Героический напев,
Даже тут найдет отраву
И нахмурится Гюа:
«Петь про Францию? Про славу?
Подозрительно весьма!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу, что вы сумели
Много добрых дел свершить
И к одной стремились цели –
Слезы бедных осушить, –
«Кто же бедных обижает? –
Обозлится Жакино. –
Он властей не уважает,
С бунтарями заодно!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Что мне делать? Я в кручине.
Я боюсь и намекнуть,
Что пятнадцатое ныне, –
Не решаюсь и шепнуть.
«Как, пятнадцатое? – в раже
Завопит Беллар-шпион. –
В этот день – забыть нельзя же!
Родился Наполеон!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Я молчу, стал осторожен…
Ограничу свой привет
Лишь цветами… Но, мой боже!
Он трехцветный, мой букет!
Коль пронюхают об этом –
Мы погибли, вы и я…
Что теперь не под запретом?
Даже милость короля.
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!
Мудрецом слыву в селенье
Я, старик, скрипач простой,
Потому что от рожденья
Не пивал вина с водой.
Любо скрипкой на поляне
Молодежь мне созывать.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
Встарь под этот дуб сходились
За советом, за судом.
Сколько раз враги мирились
Под густым его шатром!
Не слыхал он слова брани,
Видел только тишь да гладь.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
О владельце знатном вашем
Пожалейте: в замке там
Как завидует он нашим
Незатейливым пирам.
Дружный смех тут, на поляне:
Он один изволь скучать.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
Не хулите тех, что с вами
Чтить священства не хотят,
А желайте, чтоб плодами
Был богат их луг и сад.
Вместе надо, христиане,
Не молиться, так гулять.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
Если ниву родовую
Ты обнес вокруг плетнем,
Не топчи же и чужую
И не тронь своим серпом.
Будешь знать тогда заране,
Что в наследье детям дать.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
После горя прожитого
Мир опять наш край живит,
Не гоните ж прочь слепого,
Что с дороги бурей сбит.
Скольким в этом урагане
Дом и кров пришлось терять!
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
Вот мое вам наставленье:
Здесь, в тени густых ветвей,
Дети, всем привет, прощенье!
Обнимитеся дружней!
На моей родной поляне
Должен вечно мир сиять.
Собирайтесь, поселяне,
Здесь, под дубом, поплясать!
В ногу, ребята, идите.
Полно, не вешать ружья!
Трубка со мной… проводите
В отпуск бессрочный меня.
Я был отцом вам, ребята…
Вся в сединах голова…
Вот она – служба солдата!..
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Да, я прибил офицера!
Молод еще оскорблять
Старых солдат. Для примера
Должно меня расстрелять.
Выпил я… Кровь заиграла…
Дерзкие слышу слова –
Тень императора встала…
В ногу ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Честною кровью солдата
Орден не выслужить вам.
Я поплатился когда-то,
Задали мы королям.
Эх! наша слава пропала…
Подвигов наших молва
Сказкой казарменной стала…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Ты, землячок, поскорее
К нашим стадам воротись;
Нивы у нас зеленее,
Легче дышать… Поклонись
Храмам селенья родного…
Боже! Старуха жива!..
Не говори ей ни слова…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Кто там так громко рыдает?
А! я ее узнаю…
Русский поход вспоминает…
Да, отогрел всю семью…
Снежной тяжелой дорогой
Нес ее сына… Вдова
Вымолит мир мне у бога…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Трубка, никак, догорела?
Нет, затянусь еще раз.
Близко, ребята. За дело!
Прочь! не завязывать глаз.
Целься вернее! Не гнуться!
Слушать команды слова!
Дай бог домой вам вернуться.
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Рядом с дочкой, страданья свои забывая,
Удалившись от ратных трудов на покой,
Он сидит, колыбель с близнецами качая
Загорелой, простреленной в битвах рукой.
Деревенская сень обласкала солдата.
Но порой, выбив трубку свою о порог,
Говорит он: «Родиться еще маловато.
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»
Что же слышит он вдруг? Бьют вдали барабаны.
Там идет батальон! К сердцу хлынула кровь…
Проступает на лбу шрам багряный от раны.
Старый конь боевой шпоры чувствует вновь!
Но увы! Перед ним ненавистное знамя!..
Говорит он со вздохом, печален и строг:
«Час придет! За отчизну сочтемся с врагами!..
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!
Кто вернет нам нашедших на Рейне могилу,
Во Флерюсе, в Жемаппе погибших от ран,
Гордо встретивших вражью несметную силу,
За республику дравшихся добрых крестьян?
К славе шли они все! Без раздумий, сурово,
Не боясь ни лишений, ни бурь, ни тревог…
Только Рейн закалит нам оружие снова!
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!
Как синели мундиры, когда батальоны
Нашей гвардии шли, наступая с холма!
Там обломки цепей и обломки короны
Замешала с картечью свобода сама!
И народы, решив, что царить они вправе,
Возвеличили нас, кто победе помог.
Счастлив тот, кто из жизни ушел в этой славе!
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!
Только рано померкла та доблесть святая!..
Нас вожди покидают, превращаются в знать, –
С черных уст своих пороха не вытирая,
Тут же стали тиранов они восхвалять.
Им себя они продали, – продали вскоре,
И свободу вернуть нам никто уж не мог…
Нашей славой измерили мы наше горе.
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»
Тихо дочь напевает, склонившись над пряжей,
Песни нашей бессмертной и доброй земли, –
Песни те, что смеются над яростью вражьей,
Песни те, от которых дрожат короли.
«Значит, время пришло! – ветеран восклицает. –
Содрогнется теперь королевский чертог! –
И, склоняясь к малюткам своим, повторяет: –
Смерть хорошую, дети, пусть подарит вам бог!»
Ты отцветешь, подруга дорогая,
Ты отцветешь… твой верный друг умрет…
Несется быстро стрелка роковая,
И скоро мне последний час пробьет.
Переживи меня, моя подруга,
Но памяти моей не изменяй –
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
А юноши по шелковым сединам
Найдут следы минувшей красоты
И робко спросят: «Бабушка, скажи нам,
Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?»
Как я любил тебя, моя подруга,
Как ревновал, ты все им передай –
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
И на вопрос: «В нем чувства было много?»
«Он был мне друг», – ты скажешь без стыда.
«Он в жизни зла не сделал никакого?»
Ты с гордостью ответишь: «Никогда!»
Как про любовь к тебе, моя подруга,
Он песни пел, ты все им передай –
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
Над Францией со мной лила ты слезы.
Поведай тем, кто нам идет вослед,
Что друг твой слал и в ясный день и в грозы
Своей стране улыбку и привет.
Напомни им, как яростная вьюга
Обрушилась на наш несчастный край, –
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай!
Когда к тебе, покрытой сединами,
Знакомой славы донесется след,
Твоя рука дрожащая цветами
Весенними украсит мой портрет.
Туда, в тот мир невидимый, подруга,
Где мы сойдемся, взоры обращай –
И, кроткою старушкой, песни друга
У камелька тихонько напевай.
На днях – нет радостней свиданья
Я разыскал однополчан,
И доброго вина стакан
Вновь оживил воспоминанья.
Мы не забыли ту войну,
Сберег я полковое знамя.
Как выцвело оно с годами!
Когда ж я пыль с него стряхну?
Я в тюфяке своей постели
Храню его, бедняк больной.
Ах, двадцать лет из боя в бой
Победы вслед за ним летели!
Оно прославило страну,
Увито лаврами, цветами.
Как выцвело оно с годами!
Когда ж я пыль с него стряхну?
О, это знамя оправдало
Всю нашу кровь, что пролилась!
Когда Свобода родилась –
Его древком она играла.
Плебейка, ты теперь в плену…
Восторжествуй же над врагами!
Как знамя выцвело с годами!
Когда ж я пыль с него стряхну?
Его орел лежит, сраженный,
В пыли, и гордый взор потух.
Его заменит нам петух,
Величьем галльским окрыленный.
Как был любим он в старину,
Свободен, горд, во взоре – пламя!
Как знамя выцвело с годами!
Когда ж я пыль с него стряхну?
Оно оплотом будет, свято,
Теперь закону одному.
Любой из нас, служа ему,
Стал гражданином из солдата.
Я вновь на Рейне разверну
Его дрожащими руками…
Как выцвело оно с годами!
Когда ж я пыль с него стряхну?
Оно лежит с оружьем вместе.
Дай выну, чтобы посмотреть
И краем слезы утереть…
Моя надежда, символ чести,
К тебе губами я прильну!
Мой зов услышан небесами!
Как ты ни выцвело с годами –
Я скоро пыль с тебя стряхну!
В надутом чванстве жизни чинной
Находят многие смешным
Обычай чокаться старинный;
Что свято нам – забавно им!
Нам это чванство не пристало, –
Друзья, мы попросту живем;
Нас тешит чоканье бокала.
Мы дружно пьем.
И все кругом,
Чтоб выпить, чокнемся сначала
И пьем, чтоб чокаться потом.
В пирах отцы и деды наши
Златым не кланялись тельцам –
И дребезжанье хрупкой чаши
Уподобляли их судьбам;
Веселость жажду возбуждала
У них за праздничным столом,
Рукой их дружба подымала
Бокал с вином,
И все кругом,
Чтоб выпить, чокались сначала
И просто чокались потом.
Любовь, как гостья неземная,
Гнала задумчивость с лица
И, вместе с Вакхом охмеляя,
Сдвигала чаши и сердца;
Да и красавица, бывало,
Привстав, с сияющим лицом,
Над головою подымала
Бокал с вином,
Чтобы кругом
Со всеми чокнуться сначала
И пить, чтоб чокаться потом.
Где пьют насильно, ради тоста,
Там пьют едва ли веселей, –
Мы пьем, чтоб чокаться, и просто
Пьем за здоровие друзей.
Но горе тем, в ком мрачность взгляда
Изгнала дружбу без следа;
Она – несчастного отрада,
Его звезда,
Среди труда,
Чтоб выпить, чокнется – и рада
Пить, чтобы чокаться всегда.
Я стар и хил; здесь у дороги,
Во рву придется умереть.
Пусть скажут: «Пьян, не держат ноги».
Тем лучше, – что меня жалеть?
Один мне в шапку грош кидает,
Другой и не взглянув идет.
Спешите! Пир вас ожидает.
Старик бродяга и без вас умрет.
От старости я умираю!
Не умер с голода. Я ждал –
Хоть при смерти покой узнаю.
Да нет – в больницу не попал.
Давно везде народ набился,
Все нет ему счастливых дней!
Я здесь, на улице, родился,
Старик бродяга, и умру на ней.
Я смолоду хотел трудиться,
Но слышал в каждой мастерской:
«Не можем сами прокормиться;
Работы нет. Иди с сумой».
У вас, твердивших мне о лени,
Сбирал я кости по дворам
И часто спал на вашем сене.
Старик бродяга благодарен вам.
Приняться мог за воровство я;
Нет, лучше по миру сбирать.
Дорогой яблоко чужое
Едва решался я сорвать.
Но двадцать раз меня сажают
В острог благодаря судьбе;
Одно, что было, отнимают;
Старик бродяга, солнца нет тебе!
Отечества не знает бедный!
Что в ваших тучных мне полях,
Что в вашей славе мне победной,
В торговле, в риторских борьбах?
Когда врагу ваш город сдался,
Поил-кормил гостей чужих,
С чего слезами обливался
Старик бродяга над подачкой их?
Что, люди, вы не раздавили
Меня, как вредного червя?..
Нет, лучше б вовремя учили,
Чтоб мог полезен стать и я!
Я был бы не червем – пчелою…
Но от невзгод никто не спас.
Я мог любить вас всей душою;
Старик бродяга проклинает вас!
Милый, проснись… Я с дурными вестями:
Власти наехали в наше село,
Требуют подати… время пришло…
Как разбужу его?.. Что будет с нами?
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Ах! не к добру ты заспался так долго…
Видишь, уж день… Все до нитки, чуть свет,
В доме соседа, на старости лет,
Взяли в зачет неоплатного долга.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Слышишь: ворота, никак, заскрипели…
Он на дворе уж… Проси у него
Сроку хоть месяц… Хоть месяц всего…
Ах! Если б ждать эти люди умели!..
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра!
Бедные! Бедные! Весь наш излишек –
Мужа лопата да прялка жены;
Жить ими, подать платить мы должны
И прокормить шестерых ребятишек.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Нет ничего у нас! Раньше все взято…
Даже с кормилицы нивы родной,
Вспаханной горькою нашей нуждой,
Собран весь хлеб для корысти проклятой.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Вечно работа и вечно невзгода!
С голоду еле стоишь на ногах…
Все, что нам нужно, все дорого – страх!
Самая соль – этот сахар народа.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Выпил бы ты… да от пошлины тяжкой
Бедным и в праздник нельзя пить вина…
На вот кольцо обручальное – на!
Сбудь за бесценок… и выпей, бедняжка!
Встань, мой кормилец, родной мой, вора!
Подать в селе собирают с утра.
Спишь ты… Во сне твоем, может быть, свыше
Счастье, богатство послал тебе бог…
Будь мы богаты – так что нам налог?
В полном амбаре две лишние мыши.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Господи!.. Входят… Но ты… без участья
Смотришь… ты бледен… как страшен твой взор!
Боже! недаром стонал он вечор!
Он не стонал весь свой век от несчастья!
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Бедная! Спит он – и сон его кроток…
Смерть для того, кто нуждой удручен, –
Первый спокойный и радостный сон.
Братья, молитесь за мать и сироток.
Встань, мой кормилец, родной мой, пора!
Подать в селе собирают с утра.
Ночь нависла тяжелою тучей
Над столицей веселья и слез;
С вечной страстью и с песнью могучей
Вы проснулись, любовники роз!
Сердце мыслит в минуты покоя,
О, как счастлив, в ком бодрствует дух!
Мне понятно молчанье ночное…
Соловьи, услаждайте мой слух.
От чертогов, где царствует Фрина,
Улетайте, влюбленные, прочь:
Заповедные льются там вина
С новой клятвою каждую ночь;
Хоть не раз испытало потерю
Это сердце, сжимаясь от мук,
В правду чувства я все еще верю…
Соловьи, услаждайте мой слух.
Вот чертоги тельца золотого:
Не запасть вашим песням туда!
Очерствелому сердцу скупого
Благодать этих песен чужда.
Если ночь над богатым витает,
Принося в каждом звуке испуг, –
В бедный угол мой муза влетает.
Соловьи, услаждайте мой слух.
Улетайте далеко, далеко
От рабов, к вашим песням глухих,
Заковавшихся с целью жестокой
Заковать в те же цепи других.
Пусть поет гимны лести голодной
Хор корыстью измученных слуг –
Я, как вы, распеваю свободно…
Соловьи, услаждайте мой слух.
Громче, громче доносятся трели…
Соловьи, вы не любите злых:
Ароматы весны долетели
В ваших песнях ко мне золотых.
В моем сердце вселилась природа,
От восторга трепещет мой дух…
Ах, когда бы всю ночь до восхода
Соловьи услаждали мой слух!
К делу, бельгийцы! Довольно! Нельзя ли
Вновь на престол короля возвести?
Много мы гимнов свободе слыхали,
И Марсельеза у нас не в чести.
За королями ходить недалеко –
Если не Жан, то сосед или я, –
Высидеть птенчика можно до срока.
Ставьте, бельгийцы, себе короля,
Да, короля, да, короля!
Мало ли с принцем сойдет благодати?
Пышный сначала дадут этикет.
Будет вам много и свеч и распятий,
Лент, орденов и придворных карет.
После дослужитесь вы и до трона.
И в удивленье увидит земля,
Что увенчала кого-то корона.
Ставьте, бельгийцы, себе короля,
Да, короля, да, короля!
Будут приемы у вас и парады,
Будут балеты в бенгальских огнях,
Низкопоклонство, и льстивые взгляды,
И комплименты на рабьих устах.
Будут равны повелитель и нищий,
Всех донимает тщеславная тля.
Идола каждый по сердцу отыщет.
Ставьте, бельгийцы, себе короля!
Да, короля, да, короля!
Судьи, префекты, жандармы, шпионы
Сворой лакействовать ринутся к вам.
Вот уж солдаты идут, батальоны,
Всюду ракеты, и грохот, и гам.
Крепнет бюджет ваш, Афинам и Спарте
Стоили меньше родные поля.
Чудище жрет вас. Платите по карте.
Ставьте, бельгийцы, себе короля,
Да, короля, да, короля!
Что я? Как смел я? Гляжу как в тумане…
Как мог забыться я, граждане, как?
Всех нас история учит заране:
Если король – это значит добряк.
Будет он править, не требуя платы,
Только доходы и земли деля, –
Карла Девятого сменит Десятый.
Ставьте, бельгийцы, себе короля.
Да, короля, да, короля!
Чтоб просветить моих собратий,
Я чудо расскажу для них:
Его свершил святой Игнатий,
Патрон всех остальных святых.
Он шуткой, ловкой для святого
(В другом была б она гнусна),
Устроил смерть для духа злого, –
И умер, умер Сатана!
Святой обедал. Бес явился:
«Пьем вместе, или тотчас в ад!»
Тот очень рад; но изловчился
Влить в рюмку освященный яд.
Бес выпил. В пот его кидает;
Упал он; жжет его с вина.
Как еретик, он издыхает…
Да, умер, умер Сатана!
Монахи взвыли в сокрушенье:
«Он умер! Пал свечной доход!
Он умер! За поминовенье
Никто гроша не принесет!»
В конклаве все в унынье впали…
«Погибла власть! Прощай, казна!
Отца, отца мы потеряли…
Ах, умер, умер Сатана!
Лишь страх вселенной управляет:
Он сыпал нам свои дары.
Уж нетерпимость угасает;
Кто вновь зажжет ее костры?
Все ускользнут из нашей лапы,
Всем будет Истина ясна,
Бог станет снова выше папы…
Ах, умер, умер Сатана!»
Пришел Игнатий: «Я решился
Его права и место взять.
Его никто уж не страшился;
Я всех заставлю трепетать.
Откроют нам карман народный
Убийство, воровство, война.
А богу то, что нам негодно, –
Хоть умер, умер Сатана!»
Конклав кричит: «В беде суровой
Спасенье нам в его руках!»
Своею рясой орден новый
Внушает даже небу страх.
Там ангелы поют в смущенье:
«Как участь смертного темна!
Ад у Лойолы во владенье…
Ах, умер, умер Сатана!»
Из села в село бредет
Старый нищий, ковыляя,
И, по струнам ударяя,
Слабым голосом поет:
– У народа молодого,
У честных прошу людей:
Бросьте несколько грошей!
(И дают ему без слова!)
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
Ходит с девочкой слепой;
Шумный праздник в околотке.
– Веселитеся, красотки,
В пляске резвой и живой!
Ради друга дорогого
Молодых прошу парней:
Бросьте несколько грошей –
Я за парня слыл лихого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
В темной роще, слышит он,
Поцелуй звучит украдкой.
– Ах, – поет он, – здесь так сладко,
Здесь любовь со всех сторон!
Вспомнил я грешки былого…
Смех, как взглянешь на мужей!
Бросьте несколько грошей
Ради мужа отставного…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
Ходят девушки толпой,
Раздается смех беспечный.
– Ах, – поет, – любите вечно
И цветите красотой!
Оттолкнет меня сурово
Целомудрие ханжей.
Бросьте несколько грошей –
Вы характера иного…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
К разгулявшимся жнецам
Подойдет, напоминая,
Что и в годы урожая
Жатвы нету беднякам.
– Вам небось от золотого
Винограда веселей?
Бросьте несколько грошей –
Так и я хвачу простого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
У солдат ли пир горой –
Кружки двигаются живо.
– Я ведь тоже был служивый,
Говорит старик слепой, –
И теперь душа готова,
Кабы годы-то с костей!
Бросьте несколько грошей –
В память славного былого!
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
Он канючить не пойдет
В позлащенные чертоги,
А в селеньях, по дороге,
Где поваднее, поет,
Где рука подать готова,
Там поет он веселей:
– Бросьте несколько грошей!
Счастья нет для сердца злого…
Бросьте несколько грошей
В шапку старого слепого.
Я из префектуры к вам направлен.
Наш префект тревожится о вас.
Говорят, вы при смерти… Доставлен
Нам вчера был экстренный приказ –
Возвратить здоровье вам тотчас.
Прекратите всякое леченье:
От него лишь докторам жиреть.
Ваша смерть теперь под запрещеньем, –
Не посмейте, сударь, умереть!
Хоронить вас было б нам неспоро!
Гроб окружат тысячной толпой
Плакальщики низкого разбора,
Падкие на всяческий разбой.
Или вы хотите, сударь мой,
Чтоб империя о гроб споткнулась,
Чтоб в могилу с вами ей слететь?
Вам смешно, вы даже улыбнулись!
Не посмейте, сударь, умереть!
Запретили вам сопротивленье
Император и его совет:
«Хоть он пел народу в утешенье,
Все же он – нестоящий поэт,
В нем совсем к нам преданности нет».
В списке нет такого гражданина!
Велено за вами глаз иметь,
Вы со всяким сбродом заедино, –
Не посмейте, сударь, умереть!
Дайте срок. Законность, сытость всюду
Милостию трона процветут.
Золота нам всем отсыплют груду,
А свободе руки отсекут.
И тогда уж болтовне капут.
О печати сгинет даже память!
Баста – разномыслие иметь!
Вновь народ помирится с попами!
Не посмейте, сударь, умереть!
Что ни год, то будет умаляться,
Доложу вам, ваша слава! Да-с!
И венок ваш будет осыпаться…
Вот тогда-то, сударь, в добрый час
Помирайте, не тревожа нас.
Без шумихи отвезем вас сразу
На кладбище втихомолку тлеть.
А пока извольте внять приказу –
Не посмейте, сударь, умереть!