Вам письмо, при всем желанье,
Сочинить не в силах я:
В слишком вольном толкованье
Понимает все судья,
И при имени Марии
Закричит Ватимениль:
«Ах, Мария? Мать Мессии?
Нового? Какая гиль!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу чистосердечно,
Что талант ваш свеж и нов,
Что картины ваши вечно
Привлекают знатоков,
Что вы плачете, жалея
И о краже и о лжи, —
«А, так вы насчет музея? —
Зашипит тут Маршанжи. —
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу я, что стремленье
Есть и к музыке у дев,
Что приводит вас в волненье
Героический напев,
Даже тут найдет отраву
И нахмурится Гюа:
«Петь про Францию? Про славу?
Подозрительно весьма!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Коль скажу, что вы сумели
Много добрых дел свершить
И к одной стремились цели —
Слезы бедных осушить, —
«Кто же бедных обижает? —
Обозлится Жакино. —
Он властей не уважает,
С бунтарями заодно!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Что мне делать? Я в кручине.
Я боюсь и намекнуть,
Что пятнадцатое ныне, —
Не решаюсь и шепнуть.
«Как, пятнадцатое? — в раже
Завопит Беллар-шпион. —
В этот день — забыть нельзя же!
Родился Наполеон!
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!»
Я молчу, стал осторожен…
Ограничу свой привет
Лишь цветами… Но, мой боже!
Он трехцветный, мой букет!
Коль пронюхают об этом —
Мы погибли, вы и я…
Что теперь не под запретом?
Даже милость короля.
Эй, постой,
Сударь мой,
Пахнет дело здесь тюрьмой!