Стихи зарубежных поэтов
Воспоем Марго, друзья,
Что мила и плутовата,
Чьи повадки знаю я,
Ту, чья кофточка измята…
«Как, измята вся? Ого!»
– Такова моя Марго.
Я подчас ее балую…
Подойди-ка, поцелую!
Словно горлинка, нежна,
Зла, как бес… И смех и горе!
Утром ласкова она,
А под вечер с вами в ссоре.
«Как, сердитая? Ого!»
– Такова моя Марго.
Я люблю ее и злую.
Подойди-ка, поцелую!
Поглядите: взяв бокал,
За столом она болтает.
Взор веселый засверкал,
Как шампанское, блистает.
«Как, шампанское? Ого!»
– Такова моя Марго.
Веселись напропалую!
Подойди-ка, поцелую!
Как играет! Как поет!
Как она к искусству склонна!
Но едва ль раскроет рот,
Если с нами примадонна.
«Как, застенчива? Ого!»
– Такова моя Марго.
И не нужно мне другую.
Подойди-ка, поцелую!
Хоть амур непобедим,
Зажигает кровь волненьем,
Но подчас она и с ним
Обращается с презреньем…
«Как, с презрением? Ого!»
– Такова моя Марго.
Ссору вспомнил я былую…
Подойди-ка, поцелую!
Хоть Марго и не робка,
Но боится Гименея.
Ей самой нужна рука…
«Для чего же?» – Ей виднее.
«Как, проказлива? Ого!»
– Такова моя Марго.
Как люблю я удалую!
Подойди-ка, поцелую!
«Что? Всего седьмой куплет,
И конец? – кричит красотка. –
Дюжину – иль песни нет!
Не хочу такой короткой!»
«Просит дюжину? Ого!»
– Такова моя Марго.
И тринадцать ей срифмую.
Подойди-ка, поцелую!
Назло фортуне самовластной
Я стану золото копить,
Чтобы к ногам моей прекрасной,
Моей Жаннетты, положить.
Тогда я все земные блага
Своей возлюбленной куплю;
Свидетель бог, что я не скряга, –
Но я люблю, люблю, люблю!
Сойди ко мне восторг поэта –
И отдаленнейшим векам
Я имя милое: Жаннетта
С своей любовью передам.
И в звуках, слаще поцелуя,
Все тайны страсти уловлю:
Бог видит, славы не ищу я, –
Но я люблю, люблю, люблю!
Укрась чело мое корона –
Не возгоржусь нисколько я,
И будет украшеньем трона
Жаннетта резвая моя.
Под обаяньем жгучей страсти
Я все права ей уступлю…
Ведь я не домогаюсь власти, –
Но я люблю, люблю, люблю!
Зачем пустые обольщенья?
К чему я призраки ловлю?
Она в минуту увлеченья
Сама сказала мне: люблю.
Нет! лучший жребий невозможен!
Я полон счастием моим;
Пускай я беден, слаб, ничтожен,
Но я любим, любим, любим!
Я праздную свое рожденье:
Мне семьдесят сегодня лет.
Тот возраст будит уваженье,
Но вряд ли кем-нибудь воспет…
Старик семидесятилетний –
Солидный титул!.. Но, дружки,
«Куда как скучны старики! –
Твердит мне опыт многолетний. –
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
Для женщин – всюду исключенье:
Им старость портит цвет лица,
Но вечно юное влеченье
Хранят до гроба их сердца.
Старушки толк в мужчинах знают –
Им милы только смельчаки.
«Куда как скучны старики! –
Они тихонько повторяют. –
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
От старика не жди поблажки:
«На что – прогресс? Спешить на что?
Не опрокиньте мне ромашки!
Не перепутайте лото!»
Ворчит он, голову понуря,
На то, что смелы новички.
Куда как скучны старики!
Для них в улыбке неба – буря…
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Больной политике рвать зубы
Они большие мастера;
Но все их средства слишком грубы:
Их устранить давно пора!
Рецепты старцев устарели,
Как их декокт и парики.
Куда как скучны старики!
Состарить Францию хотели!..
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Переживя свою же славу,
Останься жив Наполеон –
Над ним трунили бы по праву:
Он был бы жалок и смешон.
И гений – творчества лишался
Под гнетом старческой тоски!
Куда как скучны старики!
Корнель под старость исписался…
Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки.
Жить до ста лет – избави боже! –
Не пожелаешь и врагу.
Мне только семьдесят – и что же? –
Совсем уж петь я не могу!
Корплю над рифмами плохими,
Боюсь не дописать строки…
Куда как скучны старики!
Друзья! Посмейтесь же над ними:
«Куда как скучны старики!
Одно безделье им с руки».
Я во дворце, как вы слыхали,
Метельщицей была
И под часами в этой зале
Лет сорок провела.
Иную ночь не спишь
И, притаясь, глядишь,
Как ходит красный человечек:
Глаза горят светлее свечек.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
Представьте в ярко-красном франта,
Он кривонос и хром,
Змея вкруг шеи вместо банта,
Берет с большим пером.
Горбатая спина,
Нога раздвоена.
Охрипший голосок бедняги
Дворцу пророчит передряги.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
Чуть девяносто первый минул,
Он стал нас посещать –
И добрый наш король покинул
Священников и знать.
Для смеху мой чудак
Надел сабо, колпак;
Чуть задремлю я левым глазом,
Он Марсельезу грянет разом.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
И раз мету я, как бывало,
Но вдруг мой кавалер
Как свистнет из трубы: «Пропал он,
Наш добрый Робеспьер!»
Парик напудрил бес,
Как поп с речами лез,
И гимны пел Верховной Воле,
Смеясь, что вышел в новой роли.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
Он сгинул после дней террора,
Но вновь явился вдруг,
И добрый император скоро
Погиб от вражьих рук.
На шляпу наколов
Плюмажи всех врагов,
Мой франтик вторил тем, кто пели
Хвалу Анри и Габриели.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
Теперь, ребята, дайте слово
Не выдавать вовек:
Уж третью ночь приходит снова
Мой красный человек.
Хохочет и свистит,
Духовный стих твердит,
С поклоном оземь бьет копытом,
А с виду стал иезуитом.
Молитесь, чтоб творец
Для Карла спас венец!
Жил да был один король, –
Где, когда – нам неизвестно
(Догадаться сам изволь).
Спал без славы он чудесно,
И носил король-чудак
Не корону, а колпак.
Право так!
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он обед и завтрак свой
Ел всегда без спасенья;
На осле шажком порой
Объезжал свои владенья;
И при нем достойно нес
Службу гвардии барбос,
Верный пес!
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Был грешок один за ним:
Выпивал он преизрядно.
Но служить грешкам таким
Для народа не накладно,
Пошлин он не налагал, –
Лишь по кружке с бочки брал
В свой подвал.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Как умел он увлекать
Дам изысканного тона!
И «отцом» его мог звать
Весь народ не без резона.
Не пускал он ружей в ход;
Только в цель стрелял народ
Дважды в год.
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Он отличный был сосед:
Расширять не думал царства
И превыше всех побед
Ставил счастье государства.
Слез народ при нем не знал;
Лишь как умер он – взрыдал
Стар и мал…
Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?
Вот так славный был король!
Не забыл народ о нем!
Есть портрет его старинный:
Он висит над кабачком
Вместо вывески рутинной.
В праздник там толпа кутит,
На портрет его глядит
И кричит
(Ха, ха, ха! Ну не смешно ль?):
«Вот так славный был король!»
Ключи от райских врат вчера
Пропали чудом у Петра
(Все объяснить – не так уж просто).
Марго, проворна и смела,
В его кармане их взяла.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Марго работой занята:
Распахивает в рай врата
(Все объяснить – не так уж просто).
Ханжи и грешники гурьбой
Стремятся в рай наперебой.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Магометанин и еврей
Спешат протиснуться скорей
(Все объяснить, – не так уж просто).
И папа, годы ждавший, вмиг
Со сбродом прочим в рай проник.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Иезуиты, кто как мог,
Пролезли тоже под шумок
(Все объяснить – не так уж просто).
И вот уж с ангелами в ряд
Они шеренгою стоят.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Дурак врывается, крича,
Что бог суровей палача
(Все объяснить – не так уж просто).
Приходит дьявол наконец,
Приняв из рук Марго венец.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Господь отныне – рад не рад –
Декретом отменяет ад
(Все объяснить – не так уж просто).
Во славу вящую его
Не будут жарить никого.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
В раю – веселье и разгул:
Сам Петр туда бы прошмыгнул
(Все объяснить – не так уж просто).
Но за труды его теперь
Пред ним захлопывают дверь.
«Марго, как быть?
Не олухом же слыть.
Отдай ключи!» – взывает к ней апостол.
Конец стихам, как ни кипит желанье!
Старинной силы в рифмах нет моих.
Теперь мне школьник страшен в состязанье,
По пальцам составляющий свой стих.
Когда, как встарь, мой голос начинает
Беседу с сердцем в глубине лесов,
Родной их шум мне прозой отвечает…
Меня покинул светлый дар стихов.
Конец стихам! Как осенью глухою
Поселянин в увядший сад идет
И смотрит: под последнею листвою
Не притаился ль где забытый плод, –
Так я хожу, ищу. Но все увяло;
На дереве ни листьев, ни плодов:
Корзины не наполнить, как бывало…
Меня покинул светлый дар стихов.
Конец стихам! Но я душой внимаю
Зов бога к вам, поникшие сердца:
«Воспрянь, народ, тебя провозглашаю
Отныне я наследником венца!»
И радостен, и полон веры ясной,
Тебе, народ-дофин, я петь готов
О милости и кротости… Напрасно!
Меня покинул светлый дар стихов.
Дочь
Ах! Какие лошади! Экипаж какой!
И какая дама в нем – посмотри, мамаша, –
Уж такой красавицы в мире нет другой.
Это, я так думаю, королева наша.
Мать
Королеве, брошенной мужем-королем,
Стыд встречаться с этою вывескою срама;
Это – ночь позорная, выплывшая днем:
Короля любовница – вот кто эта дама.
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Дочь
Бриллиянты звездами, маменька, горят;
Тоньше и узорчатей кружев уж нигде нет.
Нынче будни, кажется, а такой наряд, –
Что ж она для праздника на себя наденет?
Мать
Как ни нарядилась бы – встретясь с земляком,
Отвернется, вспомнивши, хоть давно забыла,
Как бежала с родины ночью босиком,
Где жила в работницах и коров доила.
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Дочь
Маменька, а это кто, вон на рысаках,
Гордая, надменная, проскакала шибко;
Как сравнялись – ненависть вспыхнула в глазах,
А у фаворитки-то будто бы улыбка…
Мать
Эта, видишь, родом-то будет покрупней;
Герб каретный дан еще прадедам за службу.
К королю бы в спальную раз пробраться ей –
Уж она б коровнице показала дружбу!
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Дочь
Видно, королю она всех дороже дам:
На коне следит за ней молодой придворный.
Посмотри-ка, маменька, он влюблен и сам:
Не спускает глаз с нее – нежный и покорный.
Мать
По уши запутался молодец в долгах.
Получить бы полк ему нужно для прибытка.
Пусть дорогу заняли старшие в чинах –
Вывезет объездами в гору фаворитка.
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Дочь
Подкатили лошади к пышному дворцу.
Маменька, священник ей отворяет дверцу…
Вот целует руку ей… вводит по крыльцу,
Руку с умилением приложивши к сердцу.
Мать
Норовит в епископы седовласый муж
Чрез овцу погибшую, худшую из стада…
А ведь как поет красно – пастырь наших душ –
Нищим умирающим о мученьях ада!
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Дочь
Свадьба деревенская мимо них прошла.
Пусть невеста краше всех наших деревенщин,
Вряд ли уж покажется жениху мила –
Как сравнит с божественной, с лучшею из женщин.
Мать
Нет, стыдиться стал бы он суетной мечты,
Заповедь народную памятуя свято:
Сколько было пролито пота нищеты,
Чтоб создать подобное божество разврата.
Дочь, вздохнув, подумала: «Ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей эдакой особы!»
Что за девушка! Так кротко
Светит взгляд из-под бровей,
Так легка ее походка,
Столько радостей у ней!
Хоть швея, а с ней сравниться
И не думай – так стройна.
Кларой сам отец гордится, –
Дочь могильщика она.
За кладбищенской оградой
Весь в плюще и розах дом.
Вместе с утренней прохладой
Зяблик свищет под окном.
Белый голубь над могилой
Замедляет свой полет.
Не его ли песней милой
Дочь могильщика зовет?
У стены, где все цветенье,
Замираешь сам не свой,
Потому что чье-то пенье
Так и реет над душой.
Эта песня счастьем веет,
То печальна, то ясна.
Ах, зачем так петь умеет
Дочь могильщика одна!
Клара встанет до рассвета
И смеется целый день.
В руки Клары – для букета –
Так и просится сирень.
Сколько роз здесь в мае будет
Для того, кто хочет жить…
Никогда их не забудет
Дочь могильщика полить.
Завтра праздник – быть угару.
Жан-могильщик сгоряча
Раскошелился и Клару
Выдает за скрипача.
Уж совсем готово платье,
Сердце бьется и поет.
Пусть от жизни больше счастья
Дочь могильщика возьмет!
Как для меня нападки ваши лестны!
Какая честь! Вот это я люблю.
Так песенки мои уж вам известны?
Я, монсеньер, вас на слове ловлю.
Любя вино, я перед Музой грешен:
Ее терять я скромность заставлял…
Грех невелик, коль хмель ее потешен;
Как ваше мненье, милый кардинал?
Как, например, вам нравится Лизетта?
Я посвящал ей лучшие стишки.
Вы отвернулись… Полноте! Секрета
Ведь в этом нет: мы с Лизой старики.
Она под старость бредит уж Лойолой,
В нем находя рассудка идеал,
И управлять могла бы вашей школой…
Как ваше мненье, милый кардинал?
За каждый стих свободный об отчизне
Со мной вести желали б вы процесс.
Я – патриот; вольно же вам при жизни
Считать, что все мы – граждане небес.
Клочок земли в краю моем родимом
Мне каждый мил, хоть я на нем не жал;
Не дорожить же всем нам только Римом!
Как ваше мненье, милый кардинал?
В моих припевах, часто беспокойных,
Не все, признайтесь, ересь и раскол.
Не правда ль, много истин в них достойных
Самаритянин добрый бы нашел?
Держа в руках бальзам любви целебный,
Когда б в цепях он узника видал,
Не стал бы петь он судьям гимн хвалебный!..
Как ваше мненье, милый кардинал?
Еще не правда ль: сквозь веселость Музы
В моих стихах сверкает божество?
Остер и весел я, как все французы,
Но в сердце с небом чувствую сродство.
Став жертвой гнева, я смеюсь над гневом
И рад предстать пред высший трибунал…
Кто ж эту смелость дал моим напевам?
Как ваше мненье, милый кардинал?
Но вы в душе добры, я это знаю;
Простите ж мне, как я прощаю вам:
Вы мне – куплет, который я слагаю,
Я вам – проклятье всем моим стихам.
Да, кстати: папа, слышал я, скончался…
Еще конклав другого не избрал:
Что, если б вам престол его достался?
Как ваше мненье, милый кардинал?
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Мне, недостойному, награда!
Могу я вновь, моя Фаншон,
Хранитель божья вертограда,
Напялить черный капюшон.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Пускай философы – их много –
Книжонок не плодят своих:
Мы, церкви рыцари, в честь бога
Готовы ринуться на них.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Несем от голода спасенье
Мы истощенным нищетой,
Давая им по воскресеньям
Кусочек просфоры святой.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Король – надежная опора,
А церковь – всех ханжей приют;
Глядишь – места министров скоро
Церковным старостам дадут.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Отведать лакомого блюда
Христовы воины спешат,
И даже господа – вот чудо! –
Их аппетиты устрашат.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Пусть, как отцам иезуитам,
Вернут нам все! О, нас не тронь!
Хоть пеплом головы покрыты, –
Но затаен под ним огонь.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Стань набожной и ты, Фаншетта!
Доходно это ремесло,
И даже черт признает это,
Плюя в кропильницу назло.
Хвалу спешите вознести:
Ведь капуцины вновь в чести.
Мне взаперти так много утешений
Дает камин. Лишь вечер настает,
Здесь греется со мною добрый гений,
Беседует и песни мне поет.
В минуту он рисует мир мне целый –
Леса, моря в углях среди огня.
И скуки нет: вся с дымом улетела.
О добрый гений, утешай меня!
Он в юности дарил меня мечтами;
Мне, старику, поет о юных Днях.
Он кажет мне перстом между дровами
Большой корабль на вспененных волнах.
Вдали певцам уж виден берег новый
В сиянии тропического дня.
Меня же крепко держат здесь оковы.
О добрый гений, утешай меня!
А это что? Орел ли ввысь несется
Измеривать путь солнечных лучей?
Нет, это шар воздушный… Вымпел вьется;
Гондолу вижу, человека в ней.
Как должен он жалеть, взносясь над нами,
Дыша всей грудью вольным светом дня,
О людях, обгороженных стенами!
О добрый гений, утешай меня!
А вот Швейцария… ее природа…
Озера, ледники, луга, стада…
Я мог бежать: я знал – близка невзгода;
Меня свобода кликала туда,
Где эти горы грозно громоздятся
В венцах снегов. Но был не в силах я
От Франции душою оторваться.
О добрый гений, утешай меня!
Вот и опять переменилась сцена…
Лесистый холм, знакомый небосклон…
Напрасно шепчут мне: «Согни колена –
И мы тюрьму отворим; будь умен».
Назло тюремщикам, назло оковам
Ты здесь, – и вновь с тобою молод я…
Я тешусь каждый миг виденьем новым…
О добрый гений, утешай меня!
Как яблочко, румян,
Одет весьма беспечно,
Не то чтоб очень пьян –
А весел бесконечно.
Есть деньги – прокутит;
Нет денег – обойдется,
Да как еще смеется!
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, – говорит, – потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
Шатаясь по ночам
Да тратясь на девчонок,
Он, кажется, к долгам
Привык еще с пеленок.
Полиция грозит,
В тюрьму упрятать хочет –
А он-то все хохочет…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, – говорит, – потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
Забился на чердак,
Меж небом и землею;
Свистит себе в кулак
Да ежится зимою.
Его не огорчит,
Что дождь сквозь крышу льется:
Измокнет весь, трясется…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, – говорит, – потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
У молодой жены
Богатые наряды;
На них устремлены
Двусмысленные взгляды.
Злословье не щадит,
От сплетен нет отбою…
А он – махнул рукою…
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, – говорит, – потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей умру от смеха!»
Собрался умирать,
Параличом разбитый;
На ветхую кровать
Садится поп маститый
И бедному сулит
Чертей и ад кромешный…
А он-то, многогрешный,
«Да ну их!..» – говорит,
«Да ну их!..» – говорит,
«Вот, – говорит, – потеха!
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру…
Ей-ей, умру от смеха!»
Июльским жертвам, блузникам столицы,
Побольше роз, о дети, и лилей!
И у народа есть свои гробницы –
Славней, чем все могилы королей!
Промолвил Карл: «За униженье трона
Отмстит июль. Он даст победу нам».
Но чернь схватила ружья и знамена,
Париж кричит: «Победа трем цветам!»
О, разве мог победоносным видом
Наш враг-король глаза нам отвести?
Наполеон водил нас к пирамидам,
Но Карл… куда народу с ним идти?
Он хартией смягчает нам законы,
А сам в тиши усиливает власть.
Народ! Ты не забыл, как рушат троны.
Еще король, который хочет пасть!
Уж с давних пор высокий голос строго
В сердцах людей о Равенстве твердит:
К нему ведет широкая дорога,
Но этот путь Бурбонами закрыт.
«Вперед, вперед! По набережным Сены!
Идем на Лувр, на Ратушу, вперед!»
И, с бою взяв дворца крутые стены,
На старый трон вскарабкался народ.
Как был велик он – бедный, дружный, скромный,
Когда в крови, но счастлив, как дитя,
Не тронул он казны своей огромной
И принцев гнал, так весело шутя!
Июльским жертвам, блузникам столицы,
Побольше роз, о дети, и лилей!
И у народа есть свои гробницы –
Славней, чем все могилы королей!
Кто жертвы те? Бог весть! Мастеровые…
Ученики… все с ружьями… в крови…
Но, победив, забыли рядовые
Лишь имена оставить нам свои.
А слава их – всегда гроза для трона!
Воздвигнуть храм им Франция должна.
Уж не забыть преемникам Бурбона,
Что вся их власть отныне не страшна.
«Нейдут ли вновь со знаменем трехцветным?» –
Твердят они в июльский жаркий день.
Они дрожат пред знаменем заветным:
На их чело оно бросает тень.
То знамя путь далекий совершило:
К скале святой Елены в океан, –
И перед ним раскрылась там могила,
И встал ему навстречу великан.
Свое чело торжественно склоняя,
«Я ждал тебя!» – сказал Наполеон,
И, в небеса навеки исчезая,
Меч в океан, ломая, бросил он.
Какой завет оставил миру гений,
Когда свой меч пред знаменем сломал?
Тот меч грозой был прежних поколений;
Он эту мощь Свободе завещал.
Июльским жертвам, блузникам столицы,
Побольше роз, о дети, и лилей!
И у народа есть свои гробницы –
Славней, чем все могилы королей.
Напрасно смысл великому движенью
Вельможи дать хотели бы иной, –
Не приравнять им подвиг к возмущенью!
Кто мстил тогда, тот жертвовал собой.
Слыхали мы, что с ангелами, дети,
Вам говорить дано во время сна:
Узнайте, что ждет Францию на свете, –
Утешьте тех, кем вольность спасена!
Скажите им: «Герои! Ваше дело
Нам суждено в грядущем охранять.
Вы нанесли удар громовый смело,
И долго мир он будет потрясать».
И пусть в Париж все армии, народы
Придут стереть следы Июльских дней, –
Отсюда пыль и семена Свободы
В мир унесут копыта их коней.
Во всех краях Свобода водворится.
Отживший строй погибнет наконец!
Вот – новый мир. В нем Франция – царица,
И весь Париж – царицы той дворец.
О дети, вам тот новый мир готовя,
В могилу здесь борцы сошли уснуть,
Но в этот мир следы французской крови
Для всех людей указывают путь!
Июльским жертвам, блузникам столицы,
Побольше роз, о дети, и лилей!
И у народа есть свои гробницы –
Славней, чем все могилы королей!
Попав под суд из-за доноса,
Я судьям сам строчу донос:
Когда я шел к вам для допроса,
Поэт стишки мне преподнес.
Судя по бойкости куплета,
Он вас язвит не в первый раз…
Арестовать его за это!
Арестовать его тотчас!
Он зло смеется над преградой,
Какую ставят для стихов,
Зовет их «страждущих отрадой»
И верит в славу храбрецов.
Ну как же вам простить поэта
За гимны Музочке моей?
Арестовать его за это!
Арестовать его скорей!
Он по героям правит тризну
И льстит гонимым без стыда.
Пожалуй, петь начнет Отчизну?..
Ведь это дерзость, господа!!
Он хвалит то, что мной воспето,
И видит ум во мне – не в вас…
Арестовать его за это!
Арестовать его тотчас!
От зол земных душой скудея,
Искал я выхода в мечтах,
И вот гляжу: летит Идея,
Всем буржуа внушая страх.
О, как была она прекрасна,
Хотя слаба и молода!
Но с божьей помощью, – мне ясно, –
Она окрепнет, господа!
Я крикнул ей: – Куда, бедняжка?
Шпионы притаились тут,
И от судей придется тяжко,
Полиция, жандармы ждут! –
Она в ответ: – Тебя тревожит
Попытка их меня сгубить?
Она народу лишь поможет
Меня понять и полюбить.
– Но ведь твой путь загородили.
Я стар… Боюсь я за тебя!
Солдаты ружья зарядили,
И мчится конница, трубя.
– Штыки преградой мне не будут,
Проникну я во вражий стан.
Сердца людей мой голос будит,
Гремя сильней, чем барабан.
– Беги, дитя! Беги скорее!
Тебя сотрут с лица земли!
Взгляни: готова батарея,
Уже дымятся фитили!
– Быть может, нашей завтра станет
Та пушка, что тебя страшит.
Кем адвокат сегодня нанят,
Тому служить он и спешит!
– Тебя невзлюбят депутаты!
– Они ведь с теми, кто сильней.
– В тюрьме сырые казематы!
– Но крылья вырастают в ней.
– Тебя от церкви отлучили!
– Ее проклятий не боюсь.
– Тебя изгнать цари решили!
– Я во дворцы их проберусь.
И вот резня… Властей насилья…
И кровь и смерть… И смерть и кровь.
Напрасны мужества усилья –
Восставшие разбиты вновь.
Но, в пораженье став сильнее
И мертвых лавром увенчав,
Вновь к небесам летит Идея,
У побежденных знамя взяв.
В кругу подруг веселых
Из девушек одна
Сказала: «В наших селах
Всем радостна весна.
Но между нами бродит
Пришелец, нам чужой,
И грустно песнь заводит
О стороне родной.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да будет для изгнанника
Наш край родным!
Над быстрою рекою,
Что к Франции бежит,
Поникнув головою,
Сидит он и грустит.
Он знает, эти воды
Туда спешат скорей,
Где зеленеют всходы
Его родных полей.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да будет для изгнанника
Наш край родным!
Оплакивая сына,
Быть может, мать его
В ногах у властелина
Там молит за него;
А он, судьбой неправой
Покинут в грозный миг,
Бежит с своею славой
От зла земных владык.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да будет для изгнанника
Наш край родным!
Он без приюта бродит
Среди чужих полей;
Но не везде ль находит
След доблести своей?
Как вся страна объята
Была у нас войной,
Здесь кровь его когда-то
Лилась за край родной.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да, будет для изгнанника
Наш край родным!
Когда от бурь военных
Наш бедный край страдал,
Он, слышно, наших пленных
Как братьев принимал.
Напомним время славы
Ему в печальный час;
Пусть он найдет забавы,
Найдет любовь у нас.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да будет для изгнанника
Наш край родным!
Когда привет наш примет
И к нам он в дом войдет,
Свою котомку снимет,
Приляжет и заснет, –
Пусть свой напев любимый
Услышит он сквозь сон:
Наверно, край родимый
Во сне увидит он.
Как брата примем странника,
С любовью приютим;
Да будет для изгнанника
Наш край родным!»
Я всей душой к жене привязан;
Я в люди вышел… Да чего!
Я дружбой графа ей обязан,
Легко ли! Графа самого!
Делами царства управляя,
Он к нам заходит, как к родным.
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
Прошедшей, например, зимою
Назначен у министра бал;
Граф приезжает за женою, –
Как муж, и я туда попал.
Там, руку мне при всех сжимая.
Назвал приятелем своим!..
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
Жена случайно захворает –
Ведь он, голубчик, сам не свой:
Со мною в преферанс играет,
А ночью ходит за больной.
Приехал, весь в звездах сияя,
Поздравить с ангелом моим…
Какое счастье! Честь какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
А что за тонкость обращенья!
Приедет вечером, сидит…
– Что вы все дома… без движенья?
Вам нужен воздух… – говорит.
– Погода, граф, весьма дурная…
– Да мы карету вам дадим! –
Предупредительность какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
Зазвал к себе в свой дом боярский:
Шампанское лилось рекой…
Жена уснула в спальне дамской…
Я в лучшей комнате мужской.
На мягком ложе засыпая,
Под одеялом парчевым,
Я думал, нежась: честь какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
Крестить назвался непременно,
Когда господь мне сына дал, –
И улыбался умиленно,
Когда младенца восприял.
Теперь умру я, уповая,
Что крестник взыскан будет им…
А счастье-то, а честь какая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
А как он мил, когда он в духе!
Ведь я за рюмкою вина
Хватил однажды: – Ходят слухи…
Что будто, граф… моя жена…
Граф, – говорю, – приобретая…
Трудясь… я должен быть слепым…
Да ослепит и честь такая!
Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким –
С его сиятельством самим!
Послушай, пристав, мой дружок,
Поддеть певцов желая,
Вотрись как свой ты в их кружок,
Их хору подпевая.
Пора за песнями смотреть:
Уж о префектах стали петь!
Ну можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это все враги!..
Чтоб подогреть весельчаков,
Не траться на подарки:
Для Аполлонов кабачков
Достаточно и чарки!
На все куплетец приберут!
Небось ведь гимнов не поют!
Ну можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это все враги!..
Поют там песню «Мирлитон»
И «Смерть Мальбрука» тоже;
Обижен ими Веллингтон, –
На что ж это похоже?!
Да, преступленьем счесть пора
То, что коробит слух двора.
Ну можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это все враги!..
Протест скрыт в слове «говори», –
По мненью циркуляра…
И может быть припев «жги, жги»
Причиною пожара!..
А «раз, два, три» и «ай-люли»
Вселить безверие б могли!
Так можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это все враги!..
Вот в чем префекта весь указ;
Блюсти его старайся!
За песней нужен глаз да глаз;
Смотри не зазевайся:
Стране анархия грозит!
Хоть мир «God save» [1] пока хранит,
[«Боже, храни [короля]» (англ.);
начальные слова государственного
гимна Англии.]
Но – можно ли без гнева
Внимать словам припева,
Таким словам, как «ой жги, жги»,
Таким словам, как «говори»,
И «ай-люли», и «раз, два, три»?!
Ведь это все враги!..
Шар наш земной – да что же он такое?
То – просто старый мчащийся вагон.
Хоть астрономы говорят: «Пустое!» –
Но с рельс сойдет когда-нибудь и он.
Вверху, покорны силе притяженья,
Вращаются такие же шары…
Хочу я знать, небесные миры,
Кто вас привел в движенье?
О странном детстве, прожитом планетой,
Писал Бюффон и говорил Кювье.
Огонь и грязь… И вот из смеси этой
Жизнь началась когда-то на земле.
Зародыш тот волной питало море,
И слизняки лениво поползли.
А человек – недавний гость земли,
Хоть мир погибнет вскоре.
«О прошлое! Ведь мы – над бездны краем! –
Воскликнул я. – Скажи мне, как давно
Вертится мир, в котором мы страдаем?»
Но в прошлом все загадочно, темно.
Так много догм… Разноречивы мненья.
Где правда, ложь – не отыскать вовек.
Оставили индус, и перс, и грек
В наследство нам сомненье.
Мне разъедает душу яд сомнений,
Грядущее пытать решился я.
Навстречу мне попался новый гений…
«Учитель, как, погибнет ли земля?»
«Нет, никогда! Жить суждено ей вечно,
Как Троице!» – ответ его гласит.
И песню вновь с друзьями голосит
Мессия тот беспечный.
Грядущее туманно и безгласно,
А прошлое уже покрыла тень.
Сужден иль нет земле прыжок опасный
Скажи хоть ты, о настоящий день!
Но он молчит, тщедушный и несмелый,
Торопится он, Будущим гоним.
Дни прочие уходят вслед за ним,
Ворча; «Нам что за дело?»
Конец придет – ведь было же начало!
Мир родился – мир должен умереть.
Когда? Судьба об этом умолчала.
Сегодня ль? Или век ему стареть?
Покуда мы о сроках спорим чинно,
Когда земле погибнуть надлежит, –
Она в углу вселенной все висит,
Висит, как паутина…