Мне нет казны,
Где стражем – гриф) свирепый:
Как встарь, бедны
Пастушечьи вертепы,
И нет камней,
Чтоб сделать украшенье,
Но дев полей
Мое пленяло пенье.
Моя свирель
Из тростника речного,
Пою тебе ль
Всегда, опять и снова?
Ведь ты белей,
Чем лилия; без меры
Ценней, милей
И реже амбры серой.
К чему твой страх?
Ведь Гиацинт скончался,
И Пан в кустах
Густых не появялся,
И Фавн рогат
Травы не топчет вялой,
И бог-закат
Зари не кажет алой.
И мертв Гилас;
Он роз не встретит красных
В вечерний час
В твоих губах прекрасных.
Хор нимф лесных
На горке игр не водитъ…
Сребрист и тих
Осенний день уходит.
Перевод: М. А. Кузмина
В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив её покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить — какой
Охвачен папа Римский был тоской.
«Что Кромвель?» И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий — в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так — мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.
Перевод: Е. В. Витковского
Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый — Королю, —
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх — достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня, —
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, —
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.
Перевод: Е. В. Витковского
Ступай легко: ведь обитает
Она под снегом там.
Шепчи нежней: она внимает
Лесным цветам.
Заржавела коса златая,
Потускла, ах!
Она – прекрасная, младая –
Теперь лишь прах.
Белее лилии блистала,
Росла, любя,
И женщиной едва сознала
Сама себя.
Доска тяжелая и камень
Легли на грудь.
Мне мучит сердце жгучий пламень. –
Ей – отдохнуть.
Мир, мир! Не долетит до слуха
Живой сонет.
Зарытому с ней в землю глухо
Мне жизни нет.
Перевод: М. А. Кузмина
Империя на глиняных ногах —
Наш островок: ему уже не сродно
Теперь всё то, что гордо, благородно,
И лавр его похитил некий враг.
И не звенит тот голос на холмах,
Что о свободе пел: а ты свободна,
Моя душа! Беги, ты не пригодна
В торгашеском гнезде, где на лотках
Торгуют мудростью, благоговеньем,
А чернь идет с угрюмым озлобленьем
На светлое наследие веков.
Мне жалко это; и, поверив чуду
Искусства и культуры, я не буду
Ни с Богом, ни среди его врагов.
Перевод: Н. С. Гумилева
Я ухожу. Ищу забвенья
И мир большой пройду до края.
Что слезы все, что оскорбленья?
Тебе с другим я счастья пожелаю.
Но знай: когда под звездами в ночи
Вдруг встрепенешься ты — подушка вся в слезах —
И не поймешь — что сердце так стучит,
Все странно и загадочно впотьмах,
И если в темень ты все смотришь, как в стекло,
И не уснешь, и не зажжешь огня,
И ждешь чего-то, что давным-давно прошло, —
То ты моя!
Иду своим немым путем
Сквозь ночи мрак, сквозь ночи мрак.
Не плачу я, лишь молча я
Бреду один сквозь ночи мрак.
Пусть путь мой — боль, пусть мрачен путь,
Но юным сердцем весь горя,
Я молча лишь склоню главу —
И снова в путь; ведь знаю я:
Когда-то путь свой я свершу,
Когда-то день я воскрешу,
И вспыхнут розы под ногой —
И я помилован тобой.
Когда-то утолится страсть,
Утихомирятся мечты —
Великий миг, глубокий сон —
Вдруг явь:
едины я и ты!
Пусть день был мрачен и жесток сполна,
Разъеденный насмешкой и бедою, —
Твой поцелуй, твоих волос волна —
И муки дня забуду я с тобою.
Пусть день беды в безжалостном огне
В жизнь веру сгложет вновь, подобно зверю, —
Щекой своей прижмешься ты ко мне,
И я опять в себя и в жизнь поверю.
И пусть все то, чем жил я, чем храним,
С начала до конца встает напрасным, —
Оно прелестно — ведь всегда над ним
Благословенье рук твоих прекрасных.
Лунного света плыли лучи,
Мягко колеса пели в ночи.
Двое людей убежали опять
Счастья вдали от дома искать.
Лунного света сбились лучи,
Женские слезы льются в ночи.
Двое хотели счастьем разжиться —
Двое должны были порознь разбиться.
Пред тем как нам с тобой расстаться,
Позволь склонить чело мне невиновно,
Позволь в твои глаза прекрасные вчитаться
Безмолвно.
Дай мне мечтать о счастье, об огне,
Который бы пылал, будь ты моею,
Когда бы вел тебя я по стране
Своей, всегда с тобой средь роз немея.
Ко мне хоть на единый миг приди,
Прими мой лоб в ладони благосклонно
И губы мне губами разбуди,
Всмотрись в меня — безмолвно.
Серебристым звуком над жнивьем
Льются твои звоны наступившим днем.
А когда пожаром солнце отгорит,
То мой звон мечтает тихо до зари.
Но услышу ночью звон вдруг твой —
Это значит, ты тогда со мной.
Давно уже я плакать разучился,
Что в детстве так надежно помогало,
С тех пор, как мир, что целостью лучился,
На тысячи вопросов разломало.
С тех пор, как я с насмешкой обручился,
Что веру в жизнь мне сразу растоптала,
И словом отрицанья заручился,
Чтоб смехом смех оно мне заливало.
Но ты пришла — ты, сладкое дитя,
И веришь в жизнь, как в чудо, не шутя,
И говоришь слова, что всех смешат,
Но замереть насмешки вдруг спешат,
Стихает всех моих сомнений пир
Пред словом девочки: «Как добр наш мир!»
Когда-то проживал свои я годы
Единый с дымкой, далью и дождем —
Лишь изредка я слышал о невзгодах,
Что жизнь всё обвивают холодком.
Я с вами был, к вам сердцем прирастая,
И по ночам так нежно догорал
Огонь свечи, на женской коже тая,
Но никогда вам я не доверял.
Сидел с друзьями часто я всю ночь,
Смеясь под звон стекла и отблеск вин,
И танцевать, и петь я был не прочь,
Но я всегда, поверьте, был один.
Всегда я слышал стон тот о невзгодах,
Что дни мои осенне обвивал
И что в моей погоне за свободой
В мое вино печали доливал.
На стон я шел — все стало вдруг вопросом,
Фантомом, что мне сердце теребит.
И я увидел грозные торосы —
Вокруг них одиночество царит.
И жизнь, что мне казалась так прочна,
Рассыпалась на сотни «почему же?».
И веры свет до самого до дна
Затрепетал, сомненьями разбужен.
И я решился и отбросил сны,
И позабыл расцвеченные годы.
Найти ответ! Торосы пусть страшны,
Коварны, злы — я поборю невзгоды.
О, мягкое и темное скольженье —
И, как мечты, в ночи деревья пролетают.
Но все сильней атласно-мягкое качанье:
Мечты, напившись нежности, листву дерев ласкают.
Зеленый свет вдруг влет
Бьет,
Атлас тот темный
Рвет.
Все ярче темнота
Встает,
И открываются врата
В огнем разорванной ночи,
Что в страхе молча кричит
И к стенам голубым бежит с пути.
По ней летит,
В темень свет неся,
В искрах вся,
В блеске вся,
Жар неся,
Светлая змеечка звонко,
Громко —
Все к звездам
В вышине, к далеким звездам,
К тем немыслимым, ждущим нас далям звездным.
Мчит, как судьба, мой скорый ночью так небережно,
С бедой тоски, с восторгом счастья, а порой отверженно,
В нем люди — люди, что могли
Так много в жизни для меня бы значить.
И та очерченная светом тень,
Возможно, женщина, что вдруг
Могла бы стать мне песней, жизнью — всем на свете.
Прощай…
Мерцает бледно горизонт и пьет,
Томясь, снопы огня и ест последний блик.
Стоят деревья, страх еще их бьет.
Затем они уснут опять на миг.
И стены снова в темень уползают.
Укроет черный бархат снова все пути.
Атласные оборки снова проступают…
И лишь душа моя горит и жаждет далей звездных —
ей сна не найти.
Люблю тебя, пантеру, как загадку,
Тебя, в ком сладко жизнь кипит и манит.
Но кровь твоя меня не одурманит —
Играю я твоей атласной лапкой.
Когда-то ты была моим алмазом,
Пока меня не потрясли сомненья —
Тебя узнать сошлись мои стремленья,
И стала ликом ты Протея сразу.
Пока ответа не нашел в тоске:
Две кошки, что в игре так вероломны,
Две кошки, что, валяясь на песке,
Друг друга стерегут без суеты,
Любя и ненавидя разом, — но ты помни,
Что я непобедимый, как и ты.
Когда мир в странном синем хороводе
Под хохот звезд бестрепетно летит
И над лесами душ луна-мечта восходит,
Когда в игре безмерной горизонт исходит,
Когда зарница суть моей тревоги блекло всполошит,
Соборы из опала вниз нисходят
И, темнотой в ночи полней обвит,
След правды ближе нас к стремлениям подводит,
Но странно как-то вдруг молчанием все сводит,
Когда на рубеже меж Я и Все один мотив звучит,
Тогда враз маска бледною предстанет,
Чье имя Жизнь, и Все, и Я, и Ты,
И Темное загадками обстанет,
И Тайна Мира красться не устанет,
Собор — зарницей свет из темноты!
Сил Это одолеть теперь достанет,
Потухнут вмиг вопросы маеты,
И призрак жизни, как в бреду, отстанет,
Открыть ворота к Кладу час настанет!
Лицо под вечер! Ключ! Без слов мечты!
Раз бросив сеть, чтоб к Этому добраться,
Людскую сеть: мышленье — чувство — речь,
Чтоб Это в жизнь твою смогло пробраться,
И чтобы Это в связь иль в вывод вновь позволило вплетаться,
Ты видишь вдруг, что рук не смог сберечь.
И утекает Это, чтоб в сеть уж не попасться.
Хохочет: вам ко мне не подобраться!
Жизнь — лишь обман!
Рукам — им опускаться,
Они пытались пустоты касаться,
Чтоб с верой вновь блаженства дожидаться
И чтоб обману снова не поддаться.
Но ты не сможешь Это в сеть свою завлечь!
Мир станет шире, и поблекнут звезды,
Жизнь — лишь театр, что вечно говорит.
Идешь ты как насмешник иль прохожий поздний,
Как мученик земли или воитель грозный,
Как маска, что всем незнакома, дальше к звездам,
В загадку-жизнь таинственно укрыт.
Последние есть цепи и канаты,
Что с жизнью все еще меня связуют:
Любимая — тот порт, где не страшны пассаты,
И родина, что возвращенье мне дарует.
Чего я жду? Неужто жду возврата
В былое, жду, как все, самообмана?
Удержит руку боль? Это — канаты!
Канаты ж — это и опоры, и капканы.
Я тросы рву последние небрежно,
Плыву без якоря в раскованное море.
Передо мною — горизонт безбрежный,
А надо мною — пустота в дозоре.
Звезда влечет меня сильнее женщин,
А над порывами встают вопросы.
Бог умер бы, о, окажись вдруг вечен
Дух сладострастья, а не путь в торосах.
Орган миров расстроен так заметно,
А мои руки пустоту хватают,
Но день придет, когда аккорд победный
Взлетит над жизнью и защиту разметает.
Настанет день — орган мне покорится,
Пусть я порой в пути изнемогаю,
И пусть могу я просто оступиться —
Я вскину голову и лишь вперед, вперед шагаю.
И тишина, и одиночество насели,
И лишь немая ночь мой провожатый.
Но стрелка, как всегда, стоит на север,
И лебеди мои летят к снегам голубоватым.
Друзей оставил я давно. И что друг значит?
Печальнее из всех наук для нас такая:
Для верности твоей себе друг — враг.
В придачу Друзья крадут нас, и мы таем, иссякая.
Свет маяка — ненужный в жизни мне пароль —
Пусть вновь зовет своим он льстиво-пестрым слогом.
Я к звездам нес своих вопросов боль,
И верил я, что звезды — то ступеньки к Богу.
Вера — всегда обман. И вера та ушла.
Поблекла и рассыпалась, как прах.
Пусть я один — меня сломать жизнь не смогла.
Если жизнь вечна, то я тоже жив в веках!
Я шел сквозь всё. Был Богом для себя, звездой,
Был зверем, пылью в том безудержном стремленье,
Был грязной похотью и светлою судьбой —
Хотел я, ворог-жизнь, быть всем — как ты явленьем.
Я бросил все. Я и себя забыл — неважно!
Над жертвами, что путь мой забирал, смеялся,
Пока не стал в пути я одинок так страшно,
Что в ледяном безмолвье я почти пугался.
Прижалась вдруг головка к моему плечу —
С тех пор она со мной. И верит мне как встарь.
Я берегу ее, как на ветру свечу, —
И Бог я для нее, и дом, мир и алтарь.
Но прежде чем на север дальше продвигаться
В погибели, в борьбе, в мольбе, в ночи бессрочной,
От мук паду я, чтоб опять в ногах валяться
И просьбы слать к немым пожарам безумолчно.
О ты, что создала меня! Загадка-мощь,
Что вытолкнула в жизнь меня из ничего
И вопрошать меня учила в злую ночь,
Затем оставив без ответа своего —
Я гнался за тобой и не страшился муки,
А ты ограбила меня, все вмиг забрав…
Взгляни лишь раз на мной протянутые руки
И милую головку мне оставь!
наполненный весь парящей нежностью
Как неоновая трубка белым светом
плыл всегда по нашим разбухшим сердцам
темный ток
Воздух мягкий, как женская грудь,
Как женщина, которой сорок,
Сентябрь успел в себя январь вдохнуть
И лето, и июнь, любовь и морок
Разбухшие сердца! Вы как любви соборы,
В которых просьбы «помилуй» и «славься» звучат
Душ всех вечерня — свет от часовни, ступенек к Богу — на хоры
Когда в часы заката органа трубы замолчат
Разбухшие сердца — мосты для мечтаний
Над ними, как всадники, желанья идут
Ветры знамен, словно дерев очертания
Ждут у ворот
Из глубин моего сердца
Ушел он вдаль, как дым, — и
в сером было светлым, но нечетким
сияние его лица, что
смотрит прочь
Монмартр моего чувства —
Дело — беспредельность
Небесные стены
Ибо ты знаешь: в марте дождь —
Это зачатие неба землею
Наши сердца, разбухшие, как клубни
Лилий весною от ожидания лета
Разбухшие от давящего чуда крови
Разбухшие от теплой и влажной земли,
Что с дождем небеса приняла и наливается
Желанием и родить, и расти, и цвести, и погибнуть
Разбухшие от лиц и от будущих листьев, от
Будущих красок — разбухшие от ожиданья
Бабочек и пчел —
Кто ждет на ярком свету фонаря —
Накрашены губы, щеки горят,
В короткой юбчонке с тугим пояском,
Кто взгляды бросает так дерзко кругом?
Кто ходит в шелках, чей наряд весь кричит?
Чьи глазки так манят, а сердце молчит?
Элегантно и с шиком по улице вдоль —
Колышутся бедра, походка — пароль.
Кто смотрит так робко, снова идет,
Кто, медля, нежной улыбкой зовет?
Кто создан для страсти, любовь чья вся суть,
Чье гибко так тело, волнующа грудь?
Гетеры!
Чья белая шея в танце манит,
Кто бабочкой к свету и блеску летит,
Кто славит вино, кто знает его,
Кто любит все сладости мира сего?
Кто шепчет, нежит, мучит и льстит,
Пока твоя страсть огнем не взлетит
До диких оргий, до хрипоты,
До жгуче-страстной последней черты?
Целует так кто жарко в метель,
Со смехом бросив затем на постель
К пылающей страсти, что губит как ртуть,
Все гибкое тело, высокую грудь?
Гетера!
Кто к старости стал полуслеп и горбат
И мелочью всякой торгует подряд,
Гонима, забита, без сил и седа,
В нужде и без дома — и всюду беда?
Кто бредит в приюте для сирых старух,
Мучась от хвори, страдая от мух,
Кто плачет в подушку, кто глухо сипит,
Молясь и каясь, и кто вновь вопит?
Все в язвах лицо, да и телом сошла,
А прежде такою красивой была…
Создание страсти, к любви был твой путь —
О, гибкое тело, высокая грудь!
Гетера!