Лучший парень наших лет,
Славный парень,
Статный парень,
На плече он носит плед,
Славный горский парень.
Носит шапку пирожком,
Славный парень,
Статный парень,
Он с изменой незнаком,
Славный горский парень.
Слышишь звонкий зов трубы,
Дочь полей,
Дитя долины,
Зов трубы и гром пальбы,
Девушка долины?
Слава в бой меня зовет,
Дочь полей,
Дитя долины,
За свободу и народ,
Девушка долины!
Легче солнце двинуть вспять,
Славный парень,
Статный парень,
Чем тебя поколебать,
Славный горский парень.
Честь добудь себе в бою,
Славный парень,
Статный парень,
И прославь страну свою,
Славный горский парень!
Полночный час угрюм и тих.
Лишь гром гремит порой,
Я у дверей стою твоих.
Лорд Грегори, открой.
Я не могу вернуться вновь
Домой, к семье своей,
И если спит в тебе любовь,
Меня хоть пожалей.
Припомни лес на склоне гор,
Где волю я дала
Любви, с которой долгий спор
В душе своей вела.
Ты небом клялся мне не раз,
Что будешь ты моим,
Что договор, связавший нас,
Навеки нерушим.
Но тот не помнит прежних дней,
Чье сердце из кремня.
Так пусть же у твоих дверей
Гроза убьет меня!
О небо, смерть мне подари.
Я вечным сном усну
У двери лорда Грегори,
Простив его вину.
Слова он сыпал, обуян
Ораторским экстазом,
И красноречия туман
Ему окутал разум.
Он стал затылок свой скрести,
Нуждаясь в смысле здравом,
И где не мог его найти,
Заткнул прорехи правом…
Устал в полете конь Пегас,
Скакун крылатый Феба,
И должен был на краткий час
Сойти на землю с неба.
Крылатый конь – плохой ходок!
Скользя по мерзлым склонам,
Он захромал и сбился с ног
Под богом Аполлоном.
Пришлось наезднику сойти
И жеребца хромого
К Вулкану в кузницу вести,
Чтоб заказать подковы.
Колпак и куртку снял кузней,
Работая до пота.
И заплатил ему певец
Сонетом за работу.
Вулкан сегодняшнего дня,
Твой труд ценю я выше.
Не подкуешь ли мне коня
За пять четверостиший?
В деревне Мохлйн есть на славу невесты,
Красавиц таких нелегко отыскать.
Их платья, походка, манеры и жесты
Парижа и Лондона носят печать.
Мисс Миллар стройнее и тоньше, чем фея.
Мисс Маркланд мила, но умнее мисс Смит.
Мисс Бетти – румяна, мисс Мортон – с приданым,
Но всех их, конечно, Джин Армор затмит.
Ты восклицаешь: «Равенство! Свобода!»
Но, милая, слова твои – обман.
Ты ввергла в рабство множество народа
И властвуешь бездушно, как тиран.
Пророчат осени приход
И выстрел в отдаленье,
И птицы взлет среди болот,
И вереска цветенье,
И рожь, бегущая волной, –
Предвестье урожая,
И лес ночной, где под луной
Я о тебе скучаю.
Вальдшнепы любят тихий лес,
Вьюрки – кустарник горный.
А цапли с вышины небес
Стремятся в край озерный.
Дрозды в орешнике живут,
В тиши лесной полянки.
Густой боярышник – приют
Веселой коноплянки.
У каждого обычай свой,
Свой путь, свои стремленья.
Один живет с большой семьей,
Другой – в уединенье.
Но всюду злой тиран проник:
В немых лесных просторах
Ты слышишь гром, и жалкий крик,
И смятых перьев шорох…
А ведь такой кругом покой.
Стрижей кружится стая.
И нива никнет за рекой
Зелено-золотая.
Давай пойдем бродить вдвоем
И насладимся вволю
Красой плодов в глуши садов
И спелой рожью в поле.
Так хорошо идти-брести
По скошенному лугу
И встретить месяц на пути,
Тесней прильнув друг к другу,
Как дождь весной – листве лесной,
Как осень – урожаю,
Так мне нужна лишь ты одна,
Подруга дорогая!
Когда кончался сенокос,
И колыхалась рожь волной,
И запах клевера и роз
Струей вливался в летний зной,
Когда в саду среди кустов
Жужжала сонная пчела, –
В тени, в загоне для коров
Беседа медленная шла.
Сказала Бесси, наклонясь
К своей соседке древних лет:
– Идти я замуж собралась.
– Ну что ж, худого в этом нет.
Твоих поклонников не счесть,
А ты, голубка, молода.
Ты можешь выбрать – время есть –
Себе усадьбу хоть куда!
Взяла бы Джона ты в мужья
Из Баски-Глена. Парень – клад.
А знаешь, курочка моя,
Где есть достаток, там и лад.
– Ну что мне Джон! На что мне он!
Я на него и не взгляну.
Свои амбары любит Джон, –
Зачем любить ему жену!
Мне Робин по сердцу давно,
И знаю, – я ему мила.
Я за словцо его одно
Весь Баски-Глен бы отдала!
– Но жизнь, малютка, не легка.
К богатству, к счастью – путь крутой.
И верь мне, полная рука
Куда сильней руки пустой.
Кто поумней, тот бережет.
У тех, кто тратит, нет ума.
И уж какой ты сваришь мед,
Такой и будешь пить сама!
– О да, за деньги не хитро
Купить поля, луга, стада,
Но золото и серебро
Не купят сердца никогда!
Пусть мой удел – убогий дом,
Пустой амбар и тесный хлев, –
Вдвоем мы лучше заживем
Всех королей и королев.
Когда молодежь на траве среди луга
Плясала под вечер Иванова дня,
Я вновь увидала неверного друга,
И рана открылась в душе у меня.
О скорби своей не скажу я ни слова.
Меня мой любимый успел разлюбить,
Но, может быть, в мире я встречу другого.
Не мог же он сердце навеки разбить.
До света мне слезы уснуть не давали,
Лились, будто ливень из туч грозовых.
Ах, горькие слезы, без вас бы едва ли,
Любовь пережив, я осталась в живых.
Пускай серебро его блеском пленило,
Неверного друга не стану винить.
Но, если мне сердце его изменило,
Мое не могло бы ему изменить.
Когда деревья обнажил
Своим дыханьем север,
Осенним вечером бродил
Я над рекою Эйр.
Мне где-то встретился старик,
В пути он изнемог
И головой седой поник
Под бременем тревог.
Меня спросил он: – Пешеход,
Куда ты держишь путь?
Богатства власть тебя ведет
Иль страсть волнует грудь?
А может, ты узнать успел
Невзгоды бытия
И горько на людской удел
Ты сетуешь, как я?
Под солнцем, где простерлась гладь
Лугов, степей, болот,
Везде на чопорную знать
Работает народ.
Светил мне дважды сорок лет
Усталый луч зимы,
Пока я понял, что на свет
Для мук родились мы.
Покамест молод человек,
Он не щадит часов,
За мигом миг короткий век
Растратить он готов.
Безумью предается он.
Страстям преграды нет,
Пока поймет он, что рожден
Для горестей на свет.
Умчится молодость, как дым,
И те года пройдут,
Когда полезен ты другим
И веришь сам в свой труд.
Нужда и старость – хуже нет
На всей земле четы.
Тогда увидишь, что на свет
Для мук родился ты.
Пусть книжный червь – жилец резного шкафа
В поэзии узоры прогрызет,
Но, уважая вкус владельца-графа,
Пусть пощадит тисненый переплет!
Газетные строчки
Прочел я до точки,
Но в них, к сожалению, мало
Известий столичных,
Вестей заграничных.
И крупных разбоев не стало.
Газетная братья
Имеет понятье,
Что значат известка и глина,
Но в том, что сложнее, –
Ручаться я смею, –
Она, как младенец, невинна.
И это перо
Не слишком остро.
Боюсь, что оно не ответит
На все бесконечное ваше добро…
Ах, если б у солнца мне вырвать перо
Такое, что греет и светит!
О Тибби, ты была горда
И важный свой поклон
Тем не дарила никогда,
Кто в бедности рожден.
Вчера же, встретившись со мной,
Ты чуть кивнула головой.
Но мне на черта нужен твой
Презрительный поклон!
Ты думала наверняка
Пленить мгновенно бедняка,
Прельщая звоном кошелька…
На что мне этот звон!
Пускай меня гнетет нужда,
Но я сгорел бы со стыда,
Когда тобой, что так горда,
Я был бы побежден.
Как ни остер будь паренек,
Ты думаешь, – какой в нем прок,
Коль желтой грязью кошелек
Набить не может он!
Зато тебе по нраву тот,
Кто состоятельным слывет,
Хотя и вежлив он, как скот,
И столько же умен.
Скажу я прямо, не греша,
Что ты не стоишь ни гроша,
А тем достатком хороша,
Что дома припасен.
С одной я девушкой знаком.
Ее и в платьице простом
Я не отдам за весь твой дом,
Сули хоть миллион!
Как мне не плакать день и ночь!
Мой друг-моряк умчался прочь,
Как мне унять тоску свою?
Он на морях с врагом в бою.
Лягу спать и встану вновь –
Он со мной – моя любовь.
Ночью сны, а мысли днем
Все о нем, всегда о нем.
На волнах и далеко,
В безбрежном море – далеко.
Ночью сны, а мысли днем –
О нем, кто в море далеко.
Когда томлюсь я в летний зной
И овцы сонные со мной, –
Подо мной дрожит земля.
То друг стреляет с корабля!
Пусть в бою его щадят
Лихая пуля и снаряд.
Судьба, ты мне конец пошли,
А не тому, кто там – вдали.
Не тому, кто далеко,
В безбрежном море далеко.
Ночью сны, а мысли днем –
Лишь о нем, кто далеко.
А когда ложится тьма,
И за окном ревет зима,
И не глядит луна с небес,
И буря гнет угрюмый лес,
Я слышу волн морских прибой
И обращаюсь к ним с мольбой:
О, пощадите корабли
От милой родины вдали!
На морях и далеко,
В безбрежном море далеко.
Ночью сны, а мысли днем –
О нем, кто в море далеко.
Проклятье тем, кто, наслаждаясь песней,
Дал с голоду порту умереть.
О старший брат мой по судьбе суровой,
Намного старший по служенью музам,
Я горько плачу, вспомнив твой удел.
Зачем певец, лишенный в жизни места,
Так чувствует всю прелесть этой жизни?
Полно вам шипеть, как змеи!
Всех затмит она собой.
Был один грешок за нею…
Меньше ль было у любой?
Нет, у него не лживый взгляд,
Его глаза не лгут.
Они правдиво говорят,
Что их владелец – плут.
Был день воскресный так хорош.
Все было лету радо.
Я шел в поля взглянуть на рожь
И подышать прохладой.
Большое солнце в этот миг
Вставало, как с постели.
Резвились зайцы – прыг да прыг
И жаворонки пели
В тот ясный день.
Бродил я, радостью дыша
И вглядываясь в дали,
Как вдруг три женщины, спеша,
Мне путь перебежали.
На двух был черный шерстяной
Наряд – назло природе.
На третьей был наряд цветной
По моде, по погоде
В тот летний день.
Две первых были меж собой,
Как близнецы, похожи
Унылым видом, худобой
И мрачною одежей.
А третья козочкой шальной
Попрыгивала весело
И вдруг присела предо мной
И мне поклон отвесила
В тот яркий день.
Я шляпу снял и произнес:
– Я вас припоминаю,
Но извините за вопрос, –
Как звать вас, я не знаю.
С кивком задорным головы,
Смеясь, она сказала:
– Со мною заповедей вы
Нарушили немало
В досужий день!
Я – ваша Радость, я – Игра,
А это – Лицемерье,
И рядом с ней – ее сестра,
Глухое Суеверье.
Давайте в Мохлин мы пойдем
И, если две сестрицы
Идут на ярмарку, найдем
Предлог повеселиться
Мы в этот день.
– Нет, я пойду сперва домой
И праздничную смену –
Сюртук и новый галстук мой –
Для ярмарки надену.
Поспел я к завтраку как раз,
Надел костюм воскресный.
А уж на праздник в этот час
Спешил народ окрестный
В тот шумный день.
Трусили фермеры верхом,
Шли батраки оравой.
И молодежь одним прыжком
Брала в пути канавы.
Бежали в праздничных шелках
Девицы-босоножки,
Несли сыры они в руках
И сдобные лепешки
В тот добрый день.
Монетку бросить был я рад
В тарелку с медью мелкою,
Но, уловив святоши взгляд,
Бросаю две в тарелку я.
Я в загородку заглянул.
Народ шумит, хлопочет,
Несет скамейку, доску, стул,
А кто и лясы точит
В свободный день.
Для знати выстроен навес
(Изменчива погода!).
А вот стоит вертушка Джесс,
Мигая всем у входа.
Ее подружки сели в ряд, –
Без них какая ярмарка!
А там ткачи сидят, галдят
(Из города Кильмарнока).
Пришел их день!
Здесь кто вздыхает о грехах,
Кто в гневе шлет проклятья
Тем, кто измазал впопыхах
Их праздничные платья.
Кто сверху смотрит на других
Высокомерным взглядом,
А кто веселых щеголих
Зовет усесться рядом
В привольный день.
Но бесконечно счастлив тот,
Кто, отыскав два места,
Местечко рядышком займет
С подругой иль невестой.
Глядишь, рука его легла
За ней – на спинку стула,
Лотом ей шею обняла,
А там на грудь скользнула
В тот чудный день.
Уселась публика и ждет.
Ни суеты, ни шума.
Вот Моди речь держать идет,
Унылый и угрюмый.
Он целый час пугает нас
Десницею господнею.
Сам дьявол от его гримас
Сбежал бы в преисподнюю
В столь грозный день.
Толкуя нам один, другой
И третий тезис веры,
Он гневно топает ногой,
Волнуясь свыше меры.
Распутника и гордеца
Громит курносый пастырь
И жжет отступников сердца,
Как самый жгучий пластырь,
В тот страшный день.
Но вот встают сердито с мест
Земные наши судьи.
И впрямь, – кому не надоест
Такое словоблудье!
Речь произносит мистер Смит,
Но люд благочестивый,
Уже не слушая, спешит
К холодным бочкам пива
В столь жаркий день…
Чего ты краснеешь, встречаясь со мной?
Я знаю: ты глуп и рогат.
Но в этих достоинствах кто-то иной,
А вовсе не ты виноват!
Зима пронеслась, и весна началась,
И птицы, на дереве каждом звеня,
Поют о весне, но невесело мне
С тех пор, как любовь разлюбила меня.
Шиповник расцвел для проснувшихся пчел.
Поют коноплянки в честь вешнего дня.
Их в гнездышке двое, сердца их в покое.
Моя же любовь разлюбила меня.