Нет, не читать без судорог ума,
Без дрожи чувств, глазами без печали
Стихи, что благостью Любви сияли –
Их сочинила Доброта сама.
Тебе претила зла земного тьма –
И ныне светишь из небесной дали;
Стихи, что Смертью преданы опале,
Ты всыпал снова в сердца закрома.
Ты б наслаждался новыми плодами
Моих ветвей. Какая из планет
Завистливо воздвигла Смерть меж нами?
Кто скрыл тебя, чей неизбывный свет
Я вижу сердцем и пою устами,
Тебя, чьим словом я бывал согрет?
Теперь жестокой дерзости твоей
Я знаю, Смерть, действительную цену:
Цветок прекрасный гробовому плену
Ты обрекла – и мир теперь бедней.
Теперь живому свету наших дней
Ты принесла кромешный мрак на смену,
Но слава, к счастью, не подвластна тлену,
Она бессмертна, ты ж костьми владей,
Но не душой: покинув мир суровый,
Ей небо радовать своим сияньем,
И добрым людям не забыть ее.
Да будет ваше сердце, ангел новый,
Побеждено на небе состраданьем,
Как в мире вашей красотой – мое.
Последний день – веселых помню мало –
Усталый день, как мой остатний век!
Недаром сердце – чуть согретый снег –
Игралищем предчувствий мрачных стало.
Так мысль и кровь, когда нас бурей смяло,
Как в лихорадке, треплет жизни бег.
Был радостей неполных кончен век,
Но я не знал, что время бед настало.
Ее прекрасный взор – на небесах,
Сияющий здоровьем, жизнью, светом.
А мой убог – пред ним лишь дольный прах.
Но черных искр я ободрен приветом:
“Друзья! До встречи в благостных краях –
Не в вашем мире горестном, а в этом!”
Дыханье лавра, свежесть, аромат –
Моих усталых дней отдохновенье, –
Их отняла в единое мгновенье
Губительница всех земных отрад.
Погас мой свет, и тьмою дух объят –
Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,
И в горьком, роковом оцепененье
Я в смерть уйти от этой смерти рад.
Красавица, ты цепи сна земного
Разорвала, проснувшись в кущах рая,
Ты обрела в Творце своем покой.
И если я недаром верил в слово,
Для всех умов возвышенных святая,
Ты будешь вечной в памяти людской.
О час, о миг последнего свиданья,
О заговор враждебных мне светил!
О верный взор, что ты в себе таил
В минуту рокового расставанья?
Я твоего не разгадал молчанья.
О, до чего я легковерен был,
Решив, что часть блаженства сохранил!
Увы! рассеял ветер упованья.
Уже тогда была предрешена
Ее судьба, а значит – и моя,
Отсюда и печаль в прекрасном взоре;
Но очи мне застлала пелена,
Не дав увидеть то, что видел я,
О большем не подозревая горе.
Прекрасный взор мне говорил, казалось:
“Меня ты больше не увидишь тут,
Как вдалеке твои шаги замрут, –
Смотри, чтоб сердце после не терзалось”.
Предчувствие, зачем ты отказалось
Поверить, что мучения грядут?
Значение прощальных тех минут
Не сразу, не тогда, потом сказалось.
Ее глаза безмолвные рекли
Моим: “Друзья, которых столько лет
Мы были вожделенное зерцало,
Нас небо ждет – совсем не рано, нет! –
Мы вечную свободу обрели,
А вам, несчастным, жить еще немало”.
Идите к камню, жалобные строки,
Сокрывшему Любовь в ее расцвете,
Скажите ей (и с неба вам ответит,
Пусть в прахе тлеть велел ей рок жестокий).
Что листья лавра в горестном потоке
Ищу и собираю; листья эти –
Последние следы ее на свете –
Ведут меня и близят встречи сроки,
Что я о ней живой, о ней в могиле –
Нет, о бессмертной – повествую в муке,
Чтоб сохранить прелестный образ миру.
Скажите ей – пусть мне протянет руки
И призовет к своей небесной были
В мой смертный час, как только брошу лиру.
Коль верности награда суждена
И горе не осталось без ответа,
Я жду награды: вера ярче света
И в мир, и в Донну мной соблюдена.
Мои желанья ведает она.
Они все те же, только не примета –
Лицо иль слово – ей сказали это,
Но вся душа пред ней обнажена.
Следя с небес за мной, осиротелым,
Она себя являет нежным другом,
Вздыхая обо мне со мною вместе.
И верю, что, расставшись с бренным телом,
Я снова встречусь с ней и с нашим кругом
Воистину друзей Христа и чести.
Средь тысяч женщин лишь одна была,
Мне сердце поразившая незримо.
Лишь с облаком благого серафима
Она сравниться красотой могла.
Ее влекли небесные дела,
Вся суета земли скользила мимо.
Огнем и хладом тягостно палима,
Моя душа простерла к ней крыла.
Но тщетно – плоть меня обременяла;
Навеки Донну небеса призвали,
И ныне холод мне сжимает грудь:
Глаза – ее живой души зерцала, –
О, для чего Владычица Печали
Сквозь вас нашла свой беспощадный путь?
Ты погасила, Смерть, мое светило,
Увял нездешней красоты цветок,
Обезоружен, слеп лихой стрелок,
Я тягостен себе, мне все постыло.
Честь изгнала, Добро ты потопила,
Скорблю один, хоть всех постигнул рок.
Растоптан целомудрия росток,
И что, какая мне поможет сила?
Мир пуст и дик. Земля и Небеса
Осиротевший род людской оплачут –
Луг без цветов, без яхонта кольцо.
Кто понимал, что в ней – земли краса?
Лишь я один да Небеса, что прячут
От нас ее прекрасное лицо.
Мой лавр любимый, ты, с кем не сравнится
Благоуханной роскошью восток
И кем вчера по праву запад мог
Как редкой драгоценностью гордиться,
Любовь – твоя великая должница:
Красы и добродетели чертог,
Ты властно моего владыку влек
Под сенью благородной опуститься.
Тебя избрав навеки для гнезда
Высоких дум, – пылая, трепеща,
Я счастлив был, я в жизни знал блаженство.
Был мир тобою полон, и тогда,
Стократ украсить небеса ища,
Господь прибрал тебя, о совершенство!
С тех пор как небо мне глаза раскрыло
И подняли меня Амур и знанье,
Я видел сам, как в смертное созданье
Свой блеск вливало каждое светило.
Иные мне, бессмертные явило
Высокие обличья мирозданье,
Которых ни земное созерцанье,
Ни робкое сознанье не вместило.
Вот почему для той, что ныне Бога
Ко мне склоняет, все мои писанья
Из бездны бездн добыли так немного:
Перо не обгоняет дарованья,
И человек, чье зрение убого,
На солнце глядя, видит лишь сиянье.
Мой драгоценный, нежный мой оплот,
Который скрыла от меня могила
И благосклонно небо приютило,
Приди к тому, кто состраданья ждет.
Ты посещала сны мои, но вот
Меня и этой радости лишила.
Какая останавливает сила
Тебя? Ведь гнев на небе не живет,
Что пищу на земле в чужих мученьях
И сердцу доброму несет подчас,
Тесня Амура в собственных владеньях.
Ты зришь меня, ты внемлешь скорбный глас,
Утешь – не наяву, так в сновиденьях,
Сойди ко мне, сойди еще хоть раз.
Чья доброта на небо вознесла
Мою печаль и мой укор судьбине,
Чтобы моя владычица поныне
Являться мне во всей красе могла,
Исполнена душевного тепла
И кротости, чужда былой гордыни?
И, обретая силы в благостыне,
Я вновь живу – и жизнь моя светла.
Блаженна та, кто благость льет в другого
Доступными лишь им – ему и ей –
Видением и тайным смыслом слова.
Я слышу: “Верный мой, не сожалей
О том, что я была с тобой сурова”, –
И меркнет солнце от таких речей.
О Госпожа, с началом всех начал
Над нами ныне сущая по праву.
Там, в небесах, твою земную славу
Не пурпур и не жемчуг увенчал.
Я редкостнее чуда не встречал,
И, Бог свидетель, не одну оправу
Я так любил, но и уму и нраву
Я слезы и чернила расточал.
С небесной высоты тебе заметней,
Что одного я жажду неизменно:
Всегда встречать лучи прекрасных глаз.
Для примиренья распри многолетней
С отринутой ради тебя вселенной –
Моли, чтоб я скорее был у вас.
Питаю сердце тем, чего довольно
От господина моего имею.
Зальюсь слезами, вздрогнув, побледнею, –
Так от глубокой раны сердцу больно.
Но часто мне, простертому безвольно,
Является она. Нет схожих с нею!
И у моей постели – я не смею
Взглянуть! – она садится, сердобольна.
Лицом горячим чувствую прохладу
Руки, которой сердце так желало,
И речь ее приносит мне отраду:
– Не плачь по мне. Ужель ты плакал мало?
С отчаяньем и знанью нету сладу.
Будь жив и ты, как я не умирала.
Ни взгляда, ни лица, ни золотого
Сиянья головы ее склоненной.
Из уст ее, на небо вознесенной,
Никто не слышит ангельского слова.
Как я живу? – я удивляюсь снова.
Да я б и не жил, если б истомленной
Душе ниспослан не бывал Мадонной
Свиданья миг средь сумрака земного.
И как она внимательна при этом
К словам того, чьи муки так жестоки,
Под утро приходя к нему с приветом.
Когда же день забрезжит на востоке,
Она уходит, вспугнутая светом,
И влажны у нее глаза и щеки.
Быть может, сладкой радостью когда-то
Была любовь, хоть не скажу когда;
Теперь, увы! она – моя беда,
Теперь я знаю, чем она чревата.
Подлунной гордость, та, чье имя свято,
Кто ныне там, где свет царит всегда,
Мне краткий мир дарила иногда,
Но это – в прошлом. Вот она, расплата!
Смерть унесла мои отрады прочь,
И даже дума о душе на воле
Бессильна горю моему помочь.
Я плакал, но и пел. Не знает боле
Мой стих разнообразья: день и ночь
В глазах и на устах – лишь знаки боли.
Любовь и скорбь – двойная эта сила
Толкнула мой язык на ложный путь:
Сказать о милой то, что, правдой будь,
Кощунством бы невероятным было!
В том, что безмерных мук не облегчила,
Что утешеньем не согрела грудь,
Блаженную жестоко упрекнуть,
Чья плоть навеки хладным сном почила!
Слезам предел стараюсь положить…
Да будет в этот ад пред ней дорога
Закрыта! Жажду умереть и жить.
Она прекрасней, чем была, намного
И рада в сонме ангелов кружить
У ног всемилостивейшего Бога.
Когда она почила в Боге, встретил
Лик ангелов и душ блаженных лик
Идущую в небесный Град; и клик
Ликующий желанную приветил.
И каждый дух красу ее приметил
И вопрошал, дивясь: “Ужель то лик
Паломницы земной? Как блеск велик
Ее венца! Как лен одежды светел!..”
Обретшая одну из лучших доль,
С гостиницей расставшаяся бренной,
Оглянется порою на юдоль –
И, мнится, ждет меня в приют священный.
За ней стремлю всю мысль, всю мощь,
всю боль!
“Спеши!” – торопит шепот сокровенный.