Был гробовой полночный час,
И Вильям крепко спал.
Вдруг девы Маргариты дух
В изножье ложа встал.
Бледна, как мартовская рань
За мглою ледяной,
Рукою хладною она
Сжимала саван свой.
Таким прекрасный станет лик
Под гнетом лет и бед,
И смертью свергнутый король
Не царственней одет.
Ее краса как первоцвет,
Впивала жемчуг рос,
Румянец на щеках алел,
И был он ярче роз.
Увы, любовь, как алчный червь,
Поживу в ней нашла;
Увяли розы на щеках,
И дева умерла.
Сказала гостья: «Я пришла
Из гроба в твой чертог.
Будь милосерд и той внемли,
С которой был жесток!
В глухой и страшный этот час
Теням легко пенять,
Им помогает жуть ночей
Прельщателей пугать.
Ты вспомнишь, Вильям, свой обман,
Вину свою и ложь,
И клятвы девичьи вернешь,
Обеты мне вернешь!
Как мог хвалить мою красу,
И вмиг ее забыть?
Как мог меня приворожить,
И сердце мне разбить?
Как мог в любви поклясться мне,
И клятвы не сдержать?
Как мог глядеть в мои глаза,
И дать слезам бежать?
Как мог уста мне целовать,
И дать поблекнуть им?
И как поверить я могла
Любезностям твоим?
Теперь лицо мое мертво,
В устах кровинки нет,
Глаза мои смежила смерть,
Погас в них ясный свет.
Голодный червь теперь мне друг,
Мой саван крепко сшит,
И распоследний наш рассвет
С приходом не спешит!
Но — чу! — петух заголосил,
И надобно успеть
К той, что из-за любви к тебе
Решила умереть.
Пел жаворонок. Ясный день
С улыбкою настал.
А бедный Вильям, весь дрожа,
На зорьке с ложа встал.
Пошел к могиле роковой,
Где Маргарита спит,
И на зеленый рухнул дерн,
Которым прах укрыт.
И трижды он ее позвал,
И трижды взвыл, как волк,
Приник щекой к земле сырой
И навсегда умолк.