Стихи зарубежных поэтов

Эмиль Верхарн – Той, что живет близ меня

Перевод В. Брюсова

Лобзанья мертвые годов минувших
Оставили печать на дорогих чертах;
Поблекло много роз и на твоих щеках
Под строгим ветром лет мелькнувших;

Твои уста и ясные глаза
Не блещут больше молнией летучей,
И над твоим челом не виснет тучей
Твоя густая черная коса;

И руки милые, с задумчивым мерцаньем
На пальцах, никогда уже не льнут ко мне,
Чтоб целовать, мой лоб в минутном сне,
Как утро мхи целует с трепетаньем;

И тело юное, то тело, что мечтой
Я украшал с волнением когда-то,
Уже не дышит свежестью и мятой,
И плечи не сравню я с ивой молодой.

Все гибнет и — увы! — все блекнет миг за мигом,
И даже голос твой как будто изменен.
Как зрелый мак, твой стройный стан склонен,
И юность поддалась невидимым веригам!

И все ж моя душа, верна, твердит тебе:
Что мне до бега лет, назначенных судьбе!
Я знаю, что никто во всей вселенной
Не изменит восторженной мечты,
И для любви, глубокой, неизменной,
Не значат ничего прикрасы красоты!

Эмиль Верхарн – Тот, кто дает дурные советы

Перевод В. Шора

Вдоль по дорогам, меж дюн и болот,
Рыщет и свищет
Тот, кто дурные советы дает.

Ездит в двуколке зеленого цвета,
Ездит по хляби, где тонет сапог,
И сумасшедшая ждет его где-то
На перекрестках размокших дорог.
Делая дело свое втихомолку,
Он оставляет ей лошадь, двуколку…
Лошадь пасется, а ливень молотит
Ржавую воду в соседнем болоте…
Тучи висят, как сырые лохмотья.

В каждой деревне, как вечер придет,
Ждут, что появится бог весть откуда
Тот, кто дурные советы дает.

С гнусной ухмылкой, со взглядом косящим
Ходит, он, бродит по фермам пропащим,
Где поселилась лихая беда,
Где безысходна нужда.
Стукнет в ворота неведомый кто-то…
Кто это — друг или враг?
Он тут как тут, когда бледный хозяин
Смотрит в тоске, нищетою измаян,
На помертвелый очаг.
Стерто лицо, и одежда — дрянцо…
Он достает из кармана
Баночки, банки, флаконы и склянки
С ядами, зельями, с пакостью разной.
Гаденький, сморщенный и безобразный,
Вроде крестьянин, а все ж — не поймешь:
Скользкой повадкой он очень похож
На шарлатана.
Тихо гнусавит свои заклинанья,
Словно читает святое писанье.

Шепотом сладким, назойливо страстным,
Он подстрекает к поступкам опасным.
Тех, чья земля — лишь коряги да кочки,
Он соблазняет поодиночке;
Хочет втереться в доверье, проныра,
К людям, которым, когда им не спится,
Мнится, что пялит пустые глазницы
Смерть из просторов зловещего мира.

Если заложен твой дом или продан,
Крысами и нищетою изглодан,
Лампа погасла и выхода нет, —
Он подает тебе мудрый совет:
Дескать, не худо бы броситься с ходу
В омут, в стоячую, липкую воду;
Выбрав местечко, где топь глубока,
Плюхнуться на своего двойника!

А стариков, чья бессильная плоть
Вяло висит на скелете,
Словно лоскут, что терзают и рвут
Ветры в течение десятилетий,
Не устает он шпынять и колоть:
Тех — сыновьями, а тех — дочерьми,
Что оставляют отца за дверьми,
Как ты их в детстве ни холь, ни корми…

Девушек он уговаривать мастер
К пропасти сделать последний шажок.
В сердце девчонки, чей взгляд — как ожог,
Он распаляет порочные страсти.
Ум ее бедный он держит в плену,
Яд обещаний вливая ей в ухо.
Хочет он, подлый, чтоб самка и шлюха
В ней задушили и мать и жену,
Чтобы была она только товаром,
Мертвая — словно на старом погосте
Камни да кости.
Он присоветовал ростовщикам
Соки сосать из несчастного края,
Все разъедая, как опухоль злая,
Все прибирая к рукам.

Он им советы дает по дешевке,
Учит их гнусной паучьей сноровке
Стискивать жертву, попавшую в сеть;
Им, превращающим в золото хлам,
Льстит он, твердя, что самим королям
Власти подобной вовек не иметь.

Он хоть кого доведет до греха.
Часто случается под воскресенье —
Пламя охватит селенье:
Красного кто-то пустил петуха!
Сжечь все дотла! Когда колокола
Спят и, бесстрастна, нема и глуха,
Смотрит лишь ночь на людские дела,
Он выбирает гумно иль сарай:
Здесь поджигай!
Ставит он метки, проворный и юркий,
На штукатурке.

Всех окропляет и ядом и желчью,
В души вселяет он ненависть волчью.
Мерзко хихикая: «Всем насолю!»
Он отвращение к жизни внушает
И на свиданье прийти приглашает
К старой осине: «Припас я петлю…
Дерном я холмик потом устелю…»
Так он блуждает по жалким и голым
Призрачным селам;
По деревням, где встречают дрожа
Дни платежа;

Проклятый всеми и всеми хулимый,
Но неизбывный и неистребимый —
С клячей, с двуколкой, с безумною нищей,
Что его ждет там, где по голенище
В хляби сапог утопает, где хлесткий
Ветер беснуется на перекрестке.

Эмиль Верхарн – Трибун

Как мощных вязов грубые стволы,
Что деды берегли на площади соборной,
Стоит он между нас, надменный и упорный,
В себе связав безвестных сил узлы.

Ребенком вырос он на темных тротуарах
Предместья темного, изъеденного злом,
Где каждый, затаив проклятья, был рабом
И жил, как под замком, в тюрьме укладов старых,

В тяжелом воздухе мертвящего труда,
Меж лбов нахмуренных и спин, согбенных долей,
Где каждый день за стол садилась и нужда…
Все это — с коих пор! и это все — доколе!

И вдруг — его прыжок в шумящий мир борьбы,
Когда народ, сломав преграды вековые
И кулаки подняв на темный лик судьбы,
Брал приступом фасады золотые,

И, с гневом смешанный, шел дождь камней,
Гася по окнам отблески огней
И словно золотом усыпав мостовые!

И речь его, похожая на кровь,
На связку стрел, разрозненных нещадно,
И гнев его, и ярость, и любовь,
То вместе слитые, то вьющиеся жадно
Вокруг его идей!
И мысль его, неистово живая,
Вся огневая,
Вся слитая из воли и страстей!
И жест его, подобный вихрю бури,
В сердца бросающий мечты,
Как сев кровавый с высоты,
Как благодатный дождь с лазури!
И стал он королем торжественных безумий,
Всходил и всходит он все выше, все вперед,
И мощь его растет среди восторгов, в шуме,
И сам забыл он, где ее исход!
Весь мир как будто ждал, что встанет он; согласно
Трепещут все сердца с его улыбкой властной;
Он — ужас, гибель, злоба, смерть и кровь;
Он — мир, порядок, сила и любовь!
В нем тайна воли одинокой,
Кующей молоты великих дел, —
И, полон гордости, что знают дети рока,
Он кровью вечности ее запечатлел.

И вот он у столба распутья мирового,
Где старые пути иным рассечены,
Которым ринутся искатели иного
К блистательной заре неведомой весны!
Он тем уже велик, что отдается страсти,
Не думая, всей девственной душой,
Что сам не знает он своей последней власти
И молний, вверенных ему судьбой!
Да, он — загадка весь, с не найденным решеньем,
И с головы до ног он погружен в народ,
Что, целен и упрям, живет его движеньем
И с ним умрет.

И пусть, свершив свой путь, пройдя подобно грому,
Исчезнет он с земли в день празднеств иль стыда,
И пусть шумит за ним иль слава, иль вражда,
Пусть новый час принадлежит другому!
Не до конца его друзья пошли
На пламенный призыв пророческого слова.
И если он исчез, то чтоб вернуться снова!
Его душа была в грядущем, там, вдали,
В просторах моря золотого.
Отлив, пришедший в свой черед,
Ее на дне не погребет!
Его былая мощь сверкает в океане,
Как искр бессчетность на волнах,
И в плоть и кровь вошел огонь его мечтаний,
И истины его — теперь во всех сердцах!

Эмиль Верхарн – Труд

Перевод Н. Рыковой

Толпою яростной проходят сквозь века
Работники земли. Дорога нелегка,
Но впереди зато великие свершенья.
Могучи их тела, рассчитаны движенья:
Задержка, твердый шаг, усилие, разбег…
Какими знаками, о гордый человек,
Изобразить твое победное горенье?

О, как я вижу вас, плечистых молодцов,
Над спинами коней, тяжелый воз влачащих,
Вас, бородатые хозяева лесов,
Чьи топоры с утра поют в душистых чащах,
Тебя, старик седой, — когда в полях весна,
Разбрасываешь ты на пашне семена
Так, чтоб они сперва летели вверх и в этом
Полете солнечном хоть миг дышали светом.

Я вижу моряков — они готовы в путь
Под разметавшими созвездья небесами,
А ветер западный хлопочет с парусами,
И мачта чуть дрожит, и жадно дышит грудь.

Я вижу грузчиков — они, натужив спины,
Проносят тяжести с судов и на суда,
Которым плыть и плыть, которым навсегда
Покорны водные просторы и пучины.

И вас, искатели завороженных руд
В безмолвье белых стран, где снежные равнины
И мертвых берегов сияющие льдины
В морозные тиски бесстрашного берут;
И вас, в развилинах глубокого колодца
Шахтеры с лампочкой, — она ваш верный глаз, —
Ползущие туда, где угля черный пласт
Усилью вашему угрюмо поддается.

И вас, литейщики и кузнецы в цехах,
Где так чудовищны негаснущие горны;
Багровы отсветы на лицах и в зрачках,
Движенья плеч и спин разумны и упорны.
Века кипит ваш труд; для будущих побед
Овладевает он зловещим этим миром,
Где тесно в городах лохмотьям и порфирам.
Я с вами навсегда. Примите мой привет!

И мышц, и разума, и воли напряженье,
Труд, бесконечный труд — в долинах, в сердце гор,
Среди морей седых. И весь земной простор
Согласно обоймут единой цепи звенья.
Дерзанье пламенно, и пыл неутомим
Могучих этих рук, что по земному кругу
Во весь охват его протянуты друг другу,
Чтоб сделать целый мир воистину своим,
Печатью наших воль и наших сил отметить
И вновь создать моря, равнины, горы эти,
Как мы отныне захотим.

Эмиль Верхарн – У нас, в саду любви, не увядает лето

Перевод Э. Линецкой

У нас, в саду любви, не увядает лето:
По гравию идет павлин, в парчу одетый:
Ковер из лепестков пушистый —
Жемчужины, смарагды, аметисты —
Разнообразит сон зеленых трав;
К синеющим прудам цветы купав,
Как поцелуи белые, прильнули;
Кусты смородины стоят на карауле;
Щекочет сердце флокса яркий жук;
Как яшмовый, искрится луг,
И пчелы — пузырьки мохнатые — роятся,
Жужжа над лозами, где гроздья серебрятся.

Похож горячий воздух на муар;
В полдневный раскаленный жар
Мерцает в нем как будто вихрь жемчужный, —
А медленным дорогам нужно
Брести тем временем вперед,
На небеса, где их, пылая, солнце ждет.
Но не у лета взял наш скромный сад
Свой незапятнанный, сверкающий наряд:
То нашей радости немеркнущее пламя
Его одело яркими огнями.

Эмиль Верхарн – Умереть

Перевод Г. Шенгели

В пурпурной мгле лесов и багреце болот
Огромный вечер там, в пустых полях, сгнивает,
Руками цепких туч шар солнца зажимает,
Выдавливая кровь в зеленый небосвод.

О, время пышное, когда октябрь ленивый
Уходит не спеша в убранстве золотом,
Меж гроздьев рдеющих и яблок, ветерком
И светом нежимых среди усталой нивы, —

Уже в последний раз перед зимой. Полет
Тяжелых воронов? Он будет. Но покуда
Листвы червонное пусть пламенеет чудо.
Брусники светлый жар сухую землю жжет.

Лес руки вытянул с их смуглыми листами,
С их звучной бронзою туда, в ток синевы,
Смешалась свежесть вод с дыханием айвы,
И остро пахнет мхом, травою и цветами.

И тихий, светлый пруд, как в зеркале, таит
Под кружевом берез, под черным дубом старым
Луну, которая встает огромным шаром
И, как созревший плод, меж тонких туч висит.

Вот как бы умереть — о сладкое мечтанье! —
В прибое царственном цветов и голосов;
Для глаза — золото и пурпур вечеров,
Для мозга — зрелых сил и жизни нарастанье.

Как слишком пышный цвет, о тело, умереть!
Отяжелев, как он, уйти из жизни бедной!
Была бы смерть тогда мечтою всепобедной,
И нашей гордости не суждено б терпеть.

О, тело! Умереть, как осень, умереть!

Эмиль Верхарн – Утопия

Перевод Г. Шенгели

Массивы черные, затопленные мглой!
Нефть красным золотом пылает в нишах черных,
И торсы голые и рук унылый строй
Клубятся между смол, свинцов и лав проворных,
Чьи токи рдяные жгут землю до кости.
Тут силы светлые совращены с пути;
Добро и зло слиты насильем столь ужасным,
Что жизнь вся напряглась рыданием безгласным;
И утро, полдень, ночь неразличимы тут;
И солнца тяжкого разъеденная рана,
Гноясь и пачкая, кровоточит в сосуд,
Наполненный огнем и чернотой тумана.

О, место пагубы! И все, чему здесь тлеть,
В порядок правильный облечено, как в сеть.
Злодейство взвешено, алгебраично, чинно;
Закон создал его; софистикой старинной
Оно возбранено — и возникает вновь.
Вся обагрившая когда-то плахи кровь
Теперь в чернильницах у судей засыхает!

И правосудия сверкающий наряд
Чернила эти тлят и прожигают;
Здесь право жертвы продано; как яд,
Сам воздух здешний совесть разъедает.

Здесь тексты как ножи;
Здесь тексты сжаты,
Как зубы; тексты лжи;
Презренья тексты и отплаты;
Здесь смерть сокрытая живое костенит;
Все неиссохшее заключено в гранит
И называется проступком, преступленьем
Или злодейством. Дьявольским уменьем
Толковников отравлен каждый миг,
Влачащийся по буквам старых книг;
Слова здесь властвуют, слова здесь убивают!
И в трепете надежд, в дрожанье тайной боли
Мы ждем подвижника, кто смелою рукой
В грядущие огни метнет крутой стрелой
Златые пламена своей железной воли —
И башню зла, что небо бороздит,
Крылом восстанья осенит
Безумный миг борьбы! — Затем — освобожденье!

С растущей силою взмывает напряженье,
Зловещим маяком на высотах горит,
Точнее звезд искателю чертит
Путь, что из тьмы ведет в страну сияний дневных!
О, ураган идей, о, гром свершений гневных,
Тюрьма, чулан, алтарь, престол и эшафот,
Добро, зло, правда, ложь, и кровь, и пот, —
Лицом к лицу стоят все Силы,
За медной, за глухой стеной.
И вдруг вдали растущий вой:
Восстание толпы, мятеж ширококрылый,
Союзник вечный вечных сил,
Берущий штурмом жизнь за черным рвом могил.

Потом
С каким чутьем,
С каким согласьем равновесным,
С широкой смелостью и гением чудесным
Исследовать придется нам
Связующие жизнь законы —
Мосты, ведущие к иным мирам,
Под золотые небосклоны, —
Чтобы народ, кого мечты ведут,
Единый на путях гармонии и мира,
Увидел сквозь себя, как бурю света льют
Согласья светлые бескрайнего эфира.

И циркуль победит церковные кресты.

Силен и ясен, полон правоты,
В кольце гигантском мощностей привычных
Направит человек бег жизней необычных;
И лучшие, смиряясь и любя,
Покорствуя, поднимут на себя
Ярмо труда и стиснут ствол кормила,
И землю осенит,
Благословит
Их мудрость сильная и мудрая их сила.

В единстве общем человечий рой
Сплотится возле них, как в тверди голубой
Светил сбираются златые эскадрильи
У кораблей господствующих звезд;
Пред явным благом все преклонятся. В бессилье
Поникнет зло, и прочен будет мост,
Ведущий к счастию и убранный цветами;
Меж человеком и вещами
Протянутся, препятствия дробя,
Живые узы. В их сплетеньях
Окрепнет правда. Мир, меняясь в превращеньях,
В богах изверившись, уверует в себя!

Эмиль Верхарн – Утро

Перевод В. Давиденковой

С утра привычными дорогами-путями,
Через сады, леса, поля,
Иду беспечен, весел я,
Овеян ветрами, одет в рассвета пламя.

Иду бог весть куда. Иду — и жизни рад.
Как в праздник, грудь полна отрады…
Что мне законы и преграды,
Когда под каблуком булыжники звенят?

Иду — и горд: люблю и воздух я и землю!
Безумный, безграничный, я
Всю необъятность бытия,
Весь первобытный хмель всем существом приемлю.

Как были в древности шаги богов легки?
Я жадно зарываюсь в травы
И там, где гуще тень дубравы,
Цветов горящие целую лепестки.

Меня манит река рукой своей студеной.
Даю я телу отдохнуть,
Потом опять пускаюсь в путь
Тропинками лесов, жуя листок зеленый.

Все то, чем в жизни я до этих пор дышал,
Все не живым, а мертвым было.
Нам книги вырыли могилы,
И не один мудрец был увлечен в провал.

Не может быть, чтоб все вчера существовало
И чтобы в ярком свете дня
Уж кто-то видел до меня
Багряный блеск плодов и роз румянец алый!

Сквозь океан ветвей как будто в первый раз
Прорвался ветер, багровея…
Я, смертный, времени сильнее:
Все ново вкруг меня, все юно в этот час.

Люблю свои глаза, кровь, мышцы, руки, тело
И гриву светлую свою,
И жадной грудью воздух пью,
И становлюсь сильней, впивая космос целый.

Вперед! Поляна, лес, крутой оврага склон…
И я, смеясь, крича и плача,
Себя в восторге щедром трачу,
Иду и сам собой, безумец, опьянен.

Эмиль Верхарн – Февраль

Перевод В. Брюсова

Есть в мире скорбные сердца,
Что плачут, плачут без конца;
Как мрамор плит в лучах луны,
Они бледны.

Есть в мире много скорбных спин,
Согбенных под ярмом годин,
Как кровли нищенских домов
У берегов.

Есть в мире много скорбных рук,
Иссохших от вседневных мук,
Как листья желтые у ног
В пыли дорог.

Есть в мире много скорбных глаз,
Глядящих с робостью на нас,
Как овцы в час грозы ночной
Глядят с тоской.

Да, много скорбных есть людей,
Усталых в кротости своей,
Что, сгорблены, бегут вдали
По всем путям большой земли.

Эмиль Верхарн – Фламандское искусство

Перевод Ю. Стефанова

Искусство Фландрии, тебя
Влекло к распутницам румяным,
Упругой грудью, полным станом
Ты вдохновлялось, их любя.

Изображало ль ты царицу,
Или наяду, что из вод
Жемчужным островком встает,
Или сирену-чаровницу,

Или Помону, чьи черты
Дышали изобильем лета, —
Тобою шлюха в них воспета
Как воплощенье красоты.

Чтоб их создать, нагих, телесных
И полнокровных, кисть твоя
Цвела, под кожу их струя
Огонь оттенков неизвестных.

От них лучился жаркий свет,
И сквозь прозрачные вуали
Их груди пышные сияли,
Как плотских прелестей букет.

Вспотев от похоти, Сильваны
Вертелись вокруг них толпой,
То прячась в глубине лесной,
То выбегая на поляны.

Уставит этакий урод
Из темной чащи взор свой пылкий, —
И ну кривить в срамной ухмылке
Засаленный бесстыдством рот.

Им, кобелям, нужны дворняжки,
А те жеманятся пока,
И вздрогнув, как от холодка,
Могучие сжимают ляжки.

И все шальней к себе манят,
Кругля роскошный зад и бедра,
По белизне которых гордо
Течет златых волос каскад.

Зовут к потехе разудалой,
Велят, смеясь, на все дерзать,
Хоть первый поцелуй сорвать
С их губ не так легко, пожалуй.

О мастера, вы созидать
Умели с яростью багряной
И беззастенчивостью рьяной
Своих красавиц плоть и стать.

А деве бледной и нервозной
Не след у вас на полотне,
Подобно призрачной луне,
Мерцать в тоске своей хлорозной.

Не знала ваша кисть прикрас,
Уловок, хитростей, намеков
И ловко спрятанных пороков,
Что ценятся теперь у нас,

Венер, что бродят по панели,
Полузатворенных дверей,
И целомудренных грудей,
Корсажем скрытых еле-еле,

Сплетенной кое-как канвы,
Сплошных отплытий на Киферу,
Измен, истерик — и не в меру
Альковных сцен. — Не таковы

У ваших женщин были нравы,
Тех, что селились средь дубрав
Или, дворцы жильем избрав,
Купались в блеске древней славы.

Здоровой силы перевес
Был ясен в них без оговорки,
Когда свой блуд они на сворке
Вели с достоинством принцесс.

Эмиль Верхарн – Хвала человеческому телу

Перевод Г. Шенгели

В сиянье царственном, что в заросли густой
Вонзает в сердце тьмы своих лучей иголки,
О девы, чьи тела сверкают наготой,
Вы — мира светлого прекрасные осколки.

Когда идете вы вдоль буксов золотых,
Согласно, весело переплетясь телами,
Ваш хоровод похож на ряд шпалер живых,
Чьи ветви гибкие отягчены плодами.

Когда в величии полуденных зыбей
Вдруг остановится одна из вас, то мнится:
Взнесен блестящий тирс из плоти и лучей,
Где пламенная гроздь ее волос клубится.

Когда, усталые, вы дремлете в тепле,
Во всем похожи вы на стаю барок, полных
Богатой жатвою, которую во мгле
Незримо пруд собрал на берегах безмолвных.

И каждый ваш порыв и жест в тени дерев
И пляски легкие, взметая роз потоки,
В себе несут миров ритмический напев
И всех вещей и дней живительные соки.

Ваш беломраморный, тончайший ваш костяк —
Как благородный взлет архитектуры стройной;
Душа из пламени и золота — маяк
Природы девственной, и сложной и спокойной.

Вы, с вашей нежностью и тишью без конца, —
Прекрасный сад, куда не досягают грозы;
Рассадник летних роз — горящие сердца,
И рдяные уста — бесчисленные розы.

Поймите же себя, величьте власть чудес!
Коль вы хотите знать, где пребывает ясность,
Уверуйте, что блеск и золото небес
Под вашим светлым лбом хранит тепло и страстность.

Весь мир сиянием и пламенем покрыт;
Как искры диадем, играющих камнями,
Все излучает свет, сверкает и горит,
И кажется, что мир наполнен только вами.

Эмиль Верхарн – Хлебопечение

Перевод Б. Томашевского

Служанки белый хлеб готовят к воскресенью,
Все лучшее у них — мука и молоко…
Их локти голые в стремительном движенье,
И каплет пот в квашню — работать нелегко.

От спешки их тела как будто бы дымятся,
Вздымается волной в тугом корсаже грудь…
И теста рыхлый ком их кулаки стремятся
В упругие, как грудь, шары хлебов свернуть,

В пекарне углей блеск, багровый и угарный…
Служанки, на доске шары сложив попарно,
Швыряют в пасть печей плоть мягкую хлебов.

А языки огня, стараясь ввысь пробиться,
Как свора страшная огромных рыжих псов,
Рычат и рвутся к ним, чтоб в щеки злобно впиться.

Эмиль Верхарн – Холод

Перевод Г. Шенгели

Огромный светлый свод, бесплотный и пустой,
Стыл в звездном холоде — пустая бесконечность,
Столь недоступная для жалобы людской,—
И в зеркале его застыла зримо вечность.

Морозом скована серебряная даль,
Морозом скованы ветра, и тишь, и скалы,
И плоские поля; мороз дробит хрусталь
Просторов голубых, где звезд сияют жала.

Немотствуют леса, моря, и этот свод,
И ровный блеск его, недвижный и язвящий!
Никто не возмутит, никто не пресечет
Владычество снегов, покой вселенной спящей.

Недвижность мертвая. В провалах снежной тьмы
Зажат безмолвный мир тисками стали строгой, —
И в сердце страх живет пред царствием зимы,
Боязнь огромного и ледяного бога.

Эмиль Верхарн – Часы

Перевод В. Брюсова

Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, —
Стук костыля, деревянной ноги.
Это по лестнице времени всходят и сходят
Часы, это их шаги!

Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров
Цифр под стеклом утомительный ряд.
О, луны угрюмых, пустых коридоров:
Часы и их взгляд!

Деревянный киоск роковых откровений,
Взвизги напилка, и стук молотков,
И младенческий лепет мгновений, —
Часы и их зов!

Гроба, что повешены всюду на стены,
Склепы цепей и скелетов стальных,
Где кости стучат, возвещая нам числа и смены…
Часы и весь ужас их!

Часы!
Неутомимы, бессонны,
Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,
Вы скользите шагами больничных сиделок.

Напрасно вас молит мой голос смущенный.
Вы сдавили мой страх
Циркулем ваших безжалостных стрелок.

Эмиль Верхарн – Часы творчества

Перевод Э. Линецкой

Глаза мне закрывает мрак
Рукою смуглой сновиденья, —
И вот покой, и вот свершенья,
И вот веселый, мягкий шаг
Подкравшегося к памяти забвенья.

Вчера опять весь день мой дух владел надменно
Всем существом моим — неведомой вселенной, —
И чувствами схватить я мог
Желаний огненный пучок,
Поднять его и в ярком свете
Поставить над собою, как угрозу.

На берегах — весна в расцвете,
И, яркая, похожа мысль на розу.
Она растет, и разум ширью пьян,
Как океан.

С высоких, неприступных гор
В сверкающий долин простор
Загадки мироздания спустились
И человеческой пытливости открылись.
Как молнией, все озарилось вдруг,
И только страшно, что из рук
Добыча разума уйдет пугливо.

Жизнь простирается широко, горделиво.
По ней надежда мчит во весь опор,
И воля человека в общий хор
Сливается с желаньями вселенной.
Могущества источник сокровенный
Рождается в душе. Спешишь вперед идти,
И кажется преграда на пути
Лишь камнем, чтоб на нем точить и править силы.

И юной гордости тугие жилы
Вздувает плодоносный сок,
И жизнь, взойдя спокойно на порог,
К уверенности спящей входит в гости.
Кровь, мышцы, нервы, кости
Тем тайным трепетом напоены,
Которым ветер и лучи полны.
Себя в пространстве легким ощущаешь
И счастья в сердце больше не вмещаешь.
Все постижимо — принцип, связь, закон;
В душе любовь, и разум опьянен
Идей всесильным хмелем.

Часы, овеянные маем и апрелем!
Вы сердцу смелому, вы зрелому уму
Восторги каждый год дарите, —
Часы завоеваний и открытий,
Часы, свергающие тьму!
Вас память благодарно прославляет
Сейчас, когда мне мрак смежает
Рукою смуглой сновиденья
Глаза, зажженные огнем свершенья.

Эмиль Верхарн – Человечество

Перевод В. Брюсова

Распятые в огне на небе вечера
Струят живую кровь и скорбь свою в болота,
Как в чаши алые литого серебра.
Чтоб отражать внизу страданья ваши, кто-то
Поставил зеркала пред вами, вечера!

Христос, о пастырь душ, идущий по полянам
Звать светлые стада на светлый водопой,
Гляди: восходит смерть в тоске вечеровой,
И кровь твоих овец течет ручьем багряным…
Вновь вечером встают Голгофы пред тобой!

Голгофы черные встают перед тобою!
Взнесем же к ним наш стон и нашу скорбь! Пора!
Прошли века надежд беспечных над землею!
И никнут к черному от крови водопою
Распятые во тьме на небе вечера!

Эмиль Верхарн – Числа

Перевод В. Брюсова

Я — обезумевший в лесу Предвечных Числ,
Со лбом, в бореньях роковых
Разбитым о недвижность их!

На жесткой почве, с прямотой иглы,
Глухого леса высятся стволы;
Их ветки — молний изваянья;
Вверху — квадратных скал углы —
Громады страха и молчанья;
И бесконечность в вышине
Алмазных звезд, с небес ко мне
Глядящих, — строги и суровы;
И за покровами покровы
Вкруг золотой Изиды, в вышине!