Стихи зарубежных поэтов

Ты брошена в седое море
И предоставлена судьбе,
О Англия! Каких историй
Не повторяют о тебе?

Земля, хрустальный шарик малый,
В руке твоей, — а по нему
Видения чредою шалой
Проносятся из тьмы во тьму, —

Войска в мундирах цвета крови,
Султанов пенная волна, —
Владыки Ночи наготове
Вздымают в небо пламена.

Желты, знакомы с русской пулей,
Мчат леопарды на ловца:
Разинув пасти, промелькнули
И ускользнули от свинца.

Английский Лев Морей покинул
Чертог сапфирной глубины,
И разъяренно в битву ринул,
Где гибнут Англии сыны.

Вот, в медь со всею мощью дунув,
Трубит горнист издалека:
На тростниковый край пуштунов
Идут из Индии войска.

Однако в мире нет спокойней
Вождей афганских, чьи сердца
И чьи мечи готовы к бойне
Едва завидевши гонца, —

Он из последних сил недаром
Бежит, пожертвовав собой:
Он услыхал под Кандагаром
Английский барабанный бой.

Пусть Южный ветр — в смиренье робком,
Восточный — пусть падёт ничком,
Где Англия по горным тропкам
Идет в крови и босиком.

Столп Гималаев, кряжей горных,
Верховный сторож скальных масс,
Давно ль крылатых псов викторных
Увидел ты в последний раз?

Там Самарканд в саду миндальном,
Бухарцы в сонном забытьи;
Купцы в чалмах, по тропам дальным
Влачатся вдоль Аму-Дарьи;

И весь Восток до Исфагана
Озолочен, роскошен, щедр, —
Лишь вьется пыль от каравана,
Что киноварь везет и кедр;

Кабул, чья гордая громада
Лежит под горной крутизной,
Где в водоёмах спит прохлада,
Превозмогающая зной;

Где, выбранную меж товарок,
Рабыню, — о, на зависть всем! —
Сам царь черкешенку в подарок
Шлёт хану старому в гарем.

Как наши беркуты свободно
Сражаясь, брали высоту!..
Лишь станет горлица бесплодно
Лелеять в Англии мечту.

Напрасно всё её веселье
И ожиданье вдалеке:
Тот юноша лежит в ущелье
И в мертвой держит флаг руке.

Так много лун и лихолетий
Настанет — и придет к концу
В домах напрасно будут дети
Проситься их пустить к отцу.

Жена, приявши участь вдовью,
Обречена до склона лет
С последней целовать любовью
Кинжал, иль ветхий эполет.

Не Англии земля сырая
Приемлет тех, кто пал вдали:
На кладбищах чужого края —
Нет ни цветка родной земли.

Вы спите под стенами Дели,
Вас погубил Афганистан,
Вы там, где Ганг скользит без цели
Семью струями в океан.

У берегов России царской
В восточном вы легли краю.
Вы цену битвы Трафальгарской
Платили, жизнь отдав свою.

О, непричастные покою!
О, не приятые гроба
Ни перстью, ни волной морскою!
К чему мольба! К чему мольба!

Вы, раны чьи лекарств не знали,
Чей путь ни для кого не нов!
О, Кромвеля страна! Должна ли
Ты выкупить своих сынов?

Не золотой венец, — терновый,
Судьбу сынов своих уважь..
Их дар — подарок смерти новой:
Ты по делам им не воздашь

Пусть чуждый ветр, чужие реки
Об Англии напомнят вдруг —
Уста не тронут уст вовеки
И руки не коснутся рук.

Ужель мы выгадали много,
В златую мир забравши сеть?
Когда в сердцах бурлит тревога —
Не стихнуть ей, не постареть.

Что выгоды в гордыне поздней —
Прослыть владыками воды?
Мы всюду — сеятели розни
Мы — стражи собственной беды.

Где наша сила, где защита?
Где гордость рыцарской судьбой?
Былое в саван трав укрыто,
О нем рыдает лишь прибой.

Нет больше ни любви, ни страха,
Всё просто кануло во тьму.
Всё стало прах, придя из праха —
Но это ли конец всему?

Но да не будешь ты позорно
В веках пригвождена к столпу:
Заклав сынов, в венке из тёрна
Ещё отыщешь ты тропу.

Да будет жизненная сила
С тобой, да устрашит врагов,
Когда республики Светило
Взойдёт с кровавых берегов!

Перевод: Е. В. Витковского

Мне нет казны,
Где стражем – гриф) свирепый:
Как встарь, бедны
Пастушечьи вертепы,
И нет камней,
Чтоб сделать украшенье,
Но дев полей
Мое пленяло пенье.

Моя свирель
Из тростника речного,
Пою тебе ль
Всегда, опять и снова?
Ведь ты белей,
Чем лилия; без меры
Ценней, милей
И реже амбры серой.

К чему твой страх?
Ведь Гиацинт скончался,
И Пан в кустах
Густых не появялся,
И Фавн рогат
Травы не топчет вялой,
И бог-закат
Зари не кажет алой.

И мертв Гилас;
Он роз не встретит красных
В вечерний час
В твоих губах прекрасных.
Хор нимф лесных
На горке игр не водитъ…
Сребрист и тих
Осенний день уходит.

Перевод: М. А. Кузмина

I

Les silhouettes2

Морская зыбь в полосках серых. –
Унылый вихрь не в ритме с ней.
Луна, как лист осенних дней,
Летит по ветру в бурных шхерах.

На фоне бледного песка
Прибрежный челн награвирован,
В нем юнга – весел, чернобров он, –
Смеется рот, блестит рука.

На серых и росистых дюнах,
На фоне тонких облаков,
Как силуэты, ряд жнецов
Идет обветренных и юных.

II

La fuite de la lune3

Тут слуху нету впечатлений,
Тут только сон, и тишь, и лень.
Безмолвно там, где тлеет тень,
Безмолвно там, где нет и тени.

Тут только эхо хриплый крик
У птицы горестной украло.
Она зовет подругу. Вяло
Ей вторит берег, мглист и дик.

Но вот луна свой серп убрала
С небес и в темное крыльцо
Ушла, накинув на лицо
Вуали желтой покрывало.

1 Impressions – Впечатления (франц.).
2 Силуэты (франц.).
3 Бегство луны (франц.).

Перевод: П. П. Потемкина

Прекрасны идеалы демократий,
Когда подобен каждый — Королю, —
Но я определенно не люблю
Разгула нынешних крикливых братий;
Монарх — достоин менее проклятий,
Чем гнусных демагогов болтовня, —
Анархией Свободу подменя,
Они уже готовят нас к расплате;
Мне мерзостно, когда над баррикадой
Возносится позорный красный флаг,
И хамство правит: под его громадой
Дух гибнет, Честь мертва, молчат Камены, —
И слышен лишь Убийства да Измены
Кровавый и неторопливый шаг.

Перевод: Е. В. Витковского

В Европе время замерло на месте,
Но, гордо возмутив её покой,
Британский лев, заслыша гнев людской,
Тирана низложил. Взыскуя мести,
Республика была твердыней чести!
Пьемонтцы могут подтвердить — какой
Охвачен папа Римский был тоской.
«Что Кромвель?» И, внимая каждой вести,
Дрожал понтифик в расписной капелле.
Но этот миг так скоро пролетел:
Высокий жребий — в роскоши погряз,
Торговля превратилась в наш удел.
Не станься так — мир почитал бы нас
Наследниками Мильтона доселе.

Перевод: Е. В. Витковского

Ступай легко: ведь обитает
Она под снегом там.
Шепчи нежней: она внимает
Лесным цветам.

Заржавела коса златая,
Потускла, ах!
Она – прекрасная, младая –
Теперь лишь прах.

Белее лилии блистала,
Росла, любя,
И женщиной едва сознала
Сама себя.

Доска тяжелая и камень
Легли на грудь.
Мне мучит сердце жгучий пламень. –
Ей – отдохнуть.

Мир, мир! Не долетит до слуха
Живой сонет.
Зарытому с ней в землю глухо
Мне жизни нет.

Перевод: М. А. Кузмина

Империя на глиняных ногах —
Наш островок: ему уже не сродно
Теперь всё то, что гордо, благородно,
И лавр его похитил некий враг.
И не звенит тот голос на холмах,
Что о свободе пел: а ты свободна,
Моя душа! Беги, ты не пригодна
В торгашеском гнезде, где на лотках
Торгуют мудростью, благоговеньем,
А чернь идет с угрюмым озлобленьем
На светлое наследие веков.
Мне жалко это; и, поверив чуду
Искусства и культуры, я не буду
Ни с Богом, ни среди его врагов.

Перевод: Н. С. Гумилева

Я ухожу. Ищу забвенья
И мир большой пройду до края.
Что слезы все, что оскорбленья?
Тебе с другим я счастья пожелаю.

Но знай: когда под звездами в ночи
Вдруг встрепенешься ты — подушка вся в слезах —
И не поймешь — что сердце так стучит,
Все странно и загадочно впотьмах,
И если в темень ты все смотришь, как в стекло,
И не уснешь, и не зажжешь огня,
И ждешь чего-то, что давным-давно прошло, —
То ты моя!

Иду своим немым путем
Сквозь ночи мрак, сквозь ночи мрак.
Не плачу я, лишь молча я
Бреду один сквозь ночи мрак.

Пусть путь мой — боль, пусть мрачен путь,
Но юным сердцем весь горя,
Я молча лишь склоню главу —
И снова в путь; ведь знаю я:

Когда-то путь свой я свершу,
Когда-то день я воскрешу,
И вспыхнут розы под ногой —
И я помилован тобой.
Когда-то утолится страсть,
Утихомирятся мечты —
Великий миг, глубокий сон —
Вдруг явь:
едины я и ты!

Пусть день был мрачен и жесток сполна,
Разъеденный насмешкой и бедою, —
Твой поцелуй, твоих волос волна —
И муки дня забуду я с тобою.

Пусть день беды в безжалостном огне
В жизнь веру сгложет вновь, подобно зверю, —
Щекой своей прижмешься ты ко мне,
И я опять в себя и в жизнь поверю.

И пусть все то, чем жил я, чем храним,
С начала до конца встает напрасным, —
Оно прелестно — ведь всегда над ним
Благословенье рук твоих прекрасных.

Пред тем как нам с тобой расстаться,
Позволь склонить чело мне невиновно,
Позволь в твои глаза прекрасные вчитаться
Безмолвно.

Дай мне мечтать о счастье, об огне,
Который бы пылал, будь ты моею,
Когда бы вел тебя я по стране
Своей, всегда с тобой средь роз немея.

Ко мне хоть на единый миг приди,
Прими мой лоб в ладони благосклонно
И губы мне губами разбуди,
Всмотрись в меня — безмолвно.

Лунного света плыли лучи,
Мягко колеса пели в ночи.
Двое людей убежали опять
Счастья вдали от дома искать.

Лунного света сбились лучи,
Женские слезы льются в ночи.
Двое хотели счастьем разжиться —
Двое должны были порознь разбиться.

Серебристым звуком над жнивьем
Льются твои звоны наступившим днем.
А когда пожаром солнце отгорит,
То мой звон мечтает тихо до зари.
Но услышу ночью звон вдруг твой —
Это значит, ты тогда со мной.

Давно уже я плакать разучился,
Что в детстве так надежно помогало,
С тех пор, как мир, что целостью лучился,
На тысячи вопросов разломало.

С тех пор, как я с насмешкой обручился,
Что веру в жизнь мне сразу растоптала,
И словом отрицанья заручился,
Чтоб смехом смех оно мне заливало.

Но ты пришла — ты, сладкое дитя,
И веришь в жизнь, как в чудо, не шутя,
И говоришь слова, что всех смешат,

Но замереть насмешки вдруг спешат,
Стихает всех моих сомнений пир
Пред словом девочки: «Как добр наш мир!»

Когда-то проживал свои я годы
Единый с дымкой, далью и дождем —
Лишь изредка я слышал о невзгодах,
Что жизнь всё обвивают холодком.
Я с вами был, к вам сердцем прирастая,
И по ночам так нежно догорал
Огонь свечи, на женской коже тая,
Но никогда вам я не доверял.
Сидел с друзьями часто я всю ночь,
Смеясь под звон стекла и отблеск вин,
И танцевать, и петь я был не прочь,
Но я всегда, поверьте, был один.
Всегда я слышал стон тот о невзгодах,
Что дни мои осенне обвивал
И что в моей погоне за свободой
В мое вино печали доливал.
На стон я шел — все стало вдруг вопросом,
Фантомом, что мне сердце теребит.
И я увидел грозные торосы —
Вокруг них одиночество царит.
И жизнь, что мне казалась так прочна,
Рассыпалась на сотни «почему же?».
И веры свет до самого до дна
Затрепетал, сомненьями разбужен.
И я решился и отбросил сны,
И позабыл расцвеченные годы.
Найти ответ! Торосы пусть страшны,
Коварны, злы — я поборю невзгоды.

Люблю тебя, пантеру, как загадку,
Тебя, в ком сладко жизнь кипит и манит.
Но кровь твоя меня не одурманит —
Играю я твоей атласной лапкой.

Когда-то ты была моим алмазом,
Пока меня не потрясли сомненья —
Тебя узнать сошлись мои стремленья,
И стала ликом ты Протея сразу.

Пока ответа не нашел в тоске:
Две кошки, что в игре так вероломны,
Две кошки, что, валяясь на песке,

Друг друга стерегут без суеты,
Любя и ненавидя разом, — но ты помни,
Что я непобедимый, как и ты.

О, мягкое и темное скольженье —
И, как мечты, в ночи деревья пролетают.
Но все сильней атласно-мягкое качанье:
Мечты, напившись нежности, листву дерев ласкают.

Зеленый свет вдруг влет
Бьет,
Атлас тот темный
Рвет.
Все ярче темнота
Встает,
И открываются врата
В огнем разорванной ночи,
Что в страхе молча кричит
И к стенам голубым бежит с пути.

По ней летит,
В темень свет неся,
В искрах вся,
В блеске вся,
Жар неся,
Светлая змеечка звонко,
Громко —
Все к звездам
В вышине, к далеким звездам,
К тем немыслимым, ждущим нас далям звездным.

Мчит, как судьба, мой скорый ночью так небережно,
С бедой тоски, с восторгом счастья, а порой отверженно,
В нем люди — люди, что могли
Так много в жизни для меня бы значить.
И та очерченная светом тень,
Возможно, женщина, что вдруг
Могла бы стать мне песней, жизнью — всем на свете.
Прощай…

Мерцает бледно горизонт и пьет,
Томясь, снопы огня и ест последний блик.
Стоят деревья, страх еще их бьет.
Затем они уснут опять на миг.
И стены снова в темень уползают.
Укроет черный бархат снова все пути.
Атласные оборки снова проступают…
И лишь душа моя горит и жаждет далей звездных —
ей сна не найти.

Когда мир в странном синем хороводе
Под хохот звезд бестрепетно летит
И над лесами душ луна-мечта восходит,
Когда в игре безмерной горизонт исходит,
Когда зарница суть моей тревоги блекло всполошит,
Соборы из опала вниз нисходят
И, темнотой в ночи полней обвит,
След правды ближе нас к стремлениям подводит,
Но странно как-то вдруг молчанием все сводит,
Когда на рубеже меж Я и Все один мотив звучит,

Тогда враз маска бледною предстанет,
Чье имя Жизнь, и Все, и Я, и Ты,
И Темное загадками обстанет,
И Тайна Мира красться не устанет,
Собор — зарницей свет из темноты!
Сил Это одолеть теперь достанет,
Потухнут вмиг вопросы маеты,
И призрак жизни, как в бреду, отстанет,
Открыть ворота к Кладу час настанет!
Лицо под вечер! Ключ! Без слов мечты!

Раз бросив сеть, чтоб к Этому добраться,
Людскую сеть: мышленье — чувство — речь,
Чтоб Это в жизнь твою смогло пробраться,
И чтобы Это в связь иль в вывод вновь позволило вплетаться,
Ты видишь вдруг, что рук не смог сберечь.
И утекает Это, чтоб в сеть уж не попасться.
Хохочет: вам ко мне не подобраться!
Жизнь — лишь обман!
Рукам — им опускаться,
Они пытались пустоты касаться,
Чтоб с верой вновь блаженства дожидаться
И чтоб обману снова не поддаться.

Но ты не сможешь Это в сеть свою завлечь!

Мир станет шире, и поблекнут звезды,
Жизнь — лишь театр, что вечно говорит.
Идешь ты как насмешник иль прохожий поздний,
Как мученик земли или воитель грозный,
Как маска, что всем незнакома, дальше к звездам,
В загадку-жизнь таинственно укрыт.

Последние есть цепи и канаты,
Что с жизнью все еще меня связуют:
Любимая — тот порт, где не страшны пассаты,
И родина, что возвращенье мне дарует.

Чего я жду? Неужто жду возврата
В былое, жду, как все, самообмана?
Удержит руку боль? Это — канаты!
Канаты ж — это и опоры, и капканы.

Я тросы рву последние небрежно,
Плыву без якоря в раскованное море.
Передо мною — горизонт безбрежный,
А надо мною — пустота в дозоре.

Звезда влечет меня сильнее женщин,
А над порывами встают вопросы.
Бог умер бы, о, окажись вдруг вечен
Дух сладострастья, а не путь в торосах.
Орган миров расстроен так заметно,
А мои руки пустоту хватают,
Но день придет, когда аккорд победный
Взлетит над жизнью и защиту разметает.
Настанет день — орган мне покорится,
Пусть я порой в пути изнемогаю,
И пусть могу я просто оступиться —
Я вскину голову и лишь вперед, вперед шагаю.

И тишина, и одиночество насели,
И лишь немая ночь мой провожатый.
Но стрелка, как всегда, стоит на север,
И лебеди мои летят к снегам голубоватым.

Друзей оставил я давно. И что друг значит?
Печальнее из всех наук для нас такая:
Для верности твоей себе друг — враг.
В придачу Друзья крадут нас, и мы таем, иссякая.

Свет маяка — ненужный в жизни мне пароль —
Пусть вновь зовет своим он льстиво-пестрым слогом.
Я к звездам нес своих вопросов боль,
И верил я, что звезды — то ступеньки к Богу.

Вера — всегда обман. И вера та ушла.
Поблекла и рассыпалась, как прах.
Пусть я один — меня сломать жизнь не смогла.
Если жизнь вечна, то я тоже жив в веках!

Я шел сквозь всё. Был Богом для себя, звездой,
Был зверем, пылью в том безудержном стремленье,
Был грязной похотью и светлою судьбой —
Хотел я, ворог-жизнь, быть всем — как ты явленьем.

Я бросил все. Я и себя забыл — неважно!
Над жертвами, что путь мой забирал, смеялся,
Пока не стал в пути я одинок так страшно,
Что в ледяном безмолвье я почти пугался.

Прижалась вдруг головка к моему плечу —
С тех пор она со мной. И верит мне как встарь.
Я берегу ее, как на ветру свечу, —
И Бог я для нее, и дом, мир и алтарь.

Но прежде чем на север дальше продвигаться
В погибели, в борьбе, в мольбе, в ночи бессрочной,
От мук паду я, чтоб опять в ногах валяться
И просьбы слать к немым пожарам безумолчно.
О ты, что создала меня! Загадка-мощь,
Что вытолкнула в жизнь меня из ничего
И вопрошать меня учила в злую ночь,
Затем оставив без ответа своего —
Я гнался за тобой и не страшился муки,
А ты ограбила меня, все вмиг забрав…
Взгляни лишь раз на мной протянутые руки
И милую головку мне оставь!