Стихи зарубежных поэтов

На оголенный лоб чудовища-скелета
Корона страшная, как в карнавал, надета;
На остове-коне он мчится, горяча
Коня свирепого без шпор и без бича,
Растет, весь бешеной обрызганный слюною,
Апокалипсиса виденьем предо мною;
Вот он проносится в пространствах без конца;
Безбрежность попрана пятою мертвеца,
И молнией меча скелет грозит сердито
Толпам, поверженным у конского копыта;
Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,
Скача по кладбищу, несется мимо он;
А вкруг – безбрежные и сумрачные своды,
Где спят все древние, все новые народы.

И осень позднюю и грязную весну
Я воспевать люблю: они влекут ко сну
Больную грудь и мозг какой-то тайной силой,
Окутав саваном туманов и могилой.

Поля безбрежные, осенних бурь игра,
Всю ночь хрипящие под ветром флюгера
Дороже мне весны; о вас мой дух мечтает,
Он крылья ворона во мраке распластает.

Осыпан инея холодной пеленой,
Пронизан сладостью напевов погребальных,
Он любит созерцать, исполнен грез печальных,

Царица бледная, бесцветный сумрак твой!
Иль в ночь безлунную тоску тревоги тайной
Забыть в объятиях любви, всегда случайной!

И разделась моя госпожа догола;
Все сняла, не сняла лишь своих украшений,
Одалиской на вид мавританской была,
И не мог избежать я таких искушений.

Заплясала звезда, как всегда, весела,
Ослепительный мир, где металл и каменья;
Звук со светом совпал, мне плясунья мила;
Для нее в темноте не бывает затменья.

Уступая любви, прилегла на диван,
Улыбается мне с высоты безмятежно;
Устремляюсь я к ней, как седой океан
Обнимает скалу исступленно и нежно.

Насладилась игрой соблазнительных поз
И глядит на меня укрощенной тигрицей,
Так чиста в череде страстных метаморфоз,
Что за каждый мой взгляд награжден я сторицей.

Этот ласковый лоск чрева, чресел и ног,
Лебединый изгиб ненаглядного сада
Восхищали меня, но дороже залог –
Груди-гроздья, краса моего винограда;

Этих прелестей рать краше вкрадчивых грез;
Кротче ангелов зла на меня нападала,
Угрожая разбить мой хрустальный утес,
Где спокойно душа до сих пор восседала.

Отвести я не мог зачарованных глаз,
Дикой далью влекли меня смуглые тропы;
Безбородого стан и девический таз,
Роскошь бедер тугих, телеса Антиопы!

Свет погас; догорал в полумраке камин,
Он светился чуть-чуть, никого не тревожа;
И казалось, бежит у ней в жилах кармин,
И при вздохах огня амброй лоснится кожа.

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной –
Съедать по сердцу в день – таков девиз твой гнусный.
Зазывные глаза горят, как бар ночной,
Как факелы в руках у черни площадной,
В заемной прелести ища пути к победам,
Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, –
Тобой, животное! – над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!

Подражание Лонгфелло

I

Маниту, жизни Властелин,
Сошел с заоблачных вершин
На беспредельный луг зеленый,
И стал могучий исполин
Среди лучей, вверху долин
На Красного Карьера склоны.

Народы вкруг себя собрав
Несчетнее песков и трав,
Он глыбу камня опрокинул
И там, где берега реки
Обняли чащей тростники,
Он стебель самый длинный вынул;

Источник всемогущий сил,
Корою трубку он набил
И, как маяк для всей вселенной,
Он Трубку Мира вдруг зажег,
И горд, и величав, и строг
Народам подал знак священный.

И вместе с утром молодым
Клубясь, струился в небо дым,
Вот он пролег извивом темным,
Вот стал белеть, густеть, и вот,
Клубясь, о тяжкий небосвод
Разбился вдруг столбом огромным.

Хребты Скалистых дальних Гор,
Равнины северных озер,
И Тавазенские поляны,
И Тускалезы чудный лес
В дыму великом знак небес
Узрели в утра час румяный.

И загремел пророков глас:
«Чья длань над нами вознеслась,
Лучи парами затмевая?
То мира мощный Властелин
Воззвал во все концы долин,
На свой совет вождей сзывая!»

И вот от дальних берегов
По лону вод, коврам лугов
Стеклись воинственные роды,
Завидев знак из дымных туч;
У Красного Карьера круч
Покорно стали все народы.

На свежей зелени полей
Пред боем взор сверкал смелей;
Как листья осени, пестрели
Их толпы грозные кругом,
И вековой вражды огнем
Их очи страшные горели.

Маниту, властелин земли,
С великой скорбью издали
На бой своих детей взирает;
Благой отец, над их враждой,
Над каждой буйною ордой
Он длань с любовью простирает.

И непокорные сердца
Вдруг покоряет длань Отца
И тенью освежает муки;
И говорит он (так ревет
Чудовищный водоворот,
Где неземные слышны звуки):

II

– О жалкий, слезный род…
Пора!.. Внемли божественным глаголам!
Я – Дух, чья длань к тебе щедра:
Быка, оленя и бобра
Не я ли дал пустынным долам?

В тебя я страсть к охоте влил,
Твои огромные болота
Пернатым царством заселил;
Ты руки кровью обагрил –
Но за зверьми ль твоя охота?

Но мне претит твоя вражда,
Преступны все твои молитвы!
И ты исчезнешь без следа
От распрей, если навсегда,
Забыв вражду, не бросишь битвы!

Вот снизойдет к тебе пророк;
Тебя уча, с тобой страдая,
Он в праздник превратит твой рок;
Когда ж просрочен будет срок –
Тебя отвергну навсегда я!

Иль мало скал и тростников
Для всех племен несметных мира?
Довольно крови, войн, оков!
Как братьев, возлюбив врагов,
Пусть каждый курит Трубку Мира!

III

И каждый бросил наземь лук,
Спеша отмыть с чела и рук
Знак торжествующе-кровавый;
И каждый рвет себе тростник;
И к бедным детям светлый лик
Маниту клонит величавый.

И, видя мир земных долин,
Маниту, жизни Властелин,
Великий, светлый, благовонный
Поднялся вновь к вратам небес
И, облаками окруженный,
В сиянье радостный исчез!

Я – трубка старого поэта;
Мой кафрский, абиссинский вид, –
Как любит он курить, про это
Без слов понятно говорит.

Утешить друга я желаю,
Когда тоска в его душе:
Как печь в убогом шалаше,
Что варит ужин, я пылаю,

Сплетаю голубую сеть,
Ртом дым и пламя источаю
И нежно дух его качаю;

Мне сладко сердце в нем согреть
И дух, измученный тоскою,
Вернуть к блаженству и покою.

Твой взор загадочный как будто увлажнен.
Кто скажет, синий ли, зеленый, серый он?
Он то мечтателен, то нежен, то жесток,
То пуст, как небеса, рассеян иль глубок.

Ты словно колдовство тех долгих белых дней,
Когда в дремотной мгле душа грустит сильней,
И нервы взвинчены, и набегает вдруг,
Будя заснувший ум, таинственный недуг.

Порой прекрасна ты, как кругозор земной
Под солнцем осени, смягченным пеленой.
Как дали под дождем, когда их глубина
Лучом встревоженных небес озарена!

О, в этом климате, пленяющем навек, –
В опасной женщине, – приму ль я первый снег,
И наслаждения острей стекла и льда
Найду ли в зимние, в ночные холода?

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,
Тебя, великую молчальницу мою!
Ты – урна горести; ты сердце услаждаешь,
Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,
И недоступнее мне кажется в тот миг
Бездонная лазурь, краса ночей моих!

Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,
Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.
Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, –
Неумолимая, как беспощадный зверь!

Тебе мои стихи! когда поэта имя,
Как легкая ладья, что гонит Аквилон,
Причалит к берегам неведомых времен
И мозг людей зажжет виденьями своими –

Пусть память о тебе назойливо гремит,
Путь мучит, как тимпан, чарует, как преданье,
Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,
Как только с петлей труп бывает братски слит!

Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,
В одной моей душе нашла себе ответ!
Ты тень мгновенная, чей контур гаснет тая.

Глумясь над смертными, ты попираешь свет
И взором яшмовым и легкою стопою,
Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

Твой вид беспечный и ленивый
Я созерцать люблю, когда
Твоих мерцаний переливы
Дрожат, как дальняя звезда.

Люблю кочующие волны
Благоухающих кудрей,
Что благовоний едких полны
И черной синевы морей.

Как челн, зарею окрыленный,
Вдруг распускает паруса,
Мой дух, мечтою умиленный,
Вдруг улетает в небеса.

И два бесчувственные глаза
Презрели радость и печаль,
Как два холодные алмаза,
Где слиты золото и сталь.

Свершая танец свой красивый,
Ты приняла, переняла
-змеи танцующей извивы
На тонком острие жезла.

Истомы ношею тяжелой
Твоя головка склонена –
То вдруг игривостью веселой
Напомнит мне игру слона.

Твой торс склоненный, удлиненный
Дрожит, как чуткая ладья,
Когда вдруг реи наклоненной
Коснется влажная струя.

И, как порой волна, вскипая,
Растет от таянья снегов,
Струится влага, проникая
Сквозь тесный ряд твоих зубов.

Мне снится: жадными губами
Вино богемское я пью,
Как небо, чистыми звездами
Осыпавшее грудь мою!

Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают
И пламя синее узор из дыма вьет,
А тени прошлого так тихо пролетают
Под вальс томительный, что вьюга им поет.

О, я не тот, увы! над кем бессильны годы,
Чье горло медное хранит могучий вой
И, рассекая им безмолвие природы,
Тревожит сон бойцов, как старый часовой.

В моей груди давно есть трещина, я знаю,
И если мрак меня порой не усыпит,
И песни нежные слагать я начинаю –

Все, насмерть раненный, там будто кто хрипит,
Гора кровавая над ним все вырастает,
А он в сознанье и недвижно умирает.

Когда свинцовый свод давящим гнетом склепа
На землю нагнетет, и тягу нам невмочь
Тянуть постылую, – а день сочится слепо
Сквозь тьму сплошных завес, мрачней, чем злая ночь;

И мы не на земле, а в мокром подземелье,
Где – мышь летучая, осетенная мглой, –
Надежда мечется в затворе душной кельи
И ударяется о потолок гнилой;

Как прутья частые одной темничной клетки,
Дождь плотный сторожит невольников тоски,
И в помутившемся мозгу сплетают сетки
По сумрачным углам седые пауки;

И вдруг срывается вопль меди колокольной,
Подобный жалобно взрыдавшим голосам,
Как будто сонм теней, бездомный и бездольный,
О мире возроптал упрямо к небесам;

– И дрог без пения влачится вереница
В душе, – вотще тогда Надежда слезы льет,
Как знамя черное свое Тоска-царица
Над никнущим челом победно разовьет.

Средь шума города всегда передо мной
Наш домик беленький с уютной тишиной;
Разбитый алебастр Венеры и Помоны,
Слегка укрывшийся в тень рощицы зеленой,
И солнце гордое, едва померкнет свет,
С небес глядящее на длинный наш обед,
Как любопытное, внимательное око;
В окне разбитый сноп дрожащего потока
На чистом пологе, на скатерти лучей
Живые отблески, как отсветы свечей.

Я – сумрачный король страны всегда дождливой,
Бессильный юноша и старец прозорливый,
Давно презревший лесть советников своих,
Скучающий меж псов, как меж зверей иных;
Ни сокол лучший мой, ни гул предсмертных стонов
Народа, павшего в виду моих балконов,
Ни песнь забавная любимого шута
Не прояснят чело, не разомкнут уста;
Моя постель в гербах цветет, как холм могильный;
Толпы изысканных придворных дам бессильны
Изобрести такой бесстыдный туалет,
Чтоб улыбнулся им бесчувственный скелет;
Добывший золото, Алхимик мой ни разу
Не мог исторгнуть прочь проклятую заразу;
Кровавых римских ванн целительный бальзам,
Желанный издавна дряхлеющим царям,
Не может отогреть холодного скелета,
Где льется медленно струй зеленой Лета.

Душа, тобою жизнь столетий прожита!
Огромный шкап, где спят забытые счета,
Где склад старинных дел, романсов позабытых,
Записок и кудрей, расписками обвитых,
Скрывает меньше тайн, чем дух печальный мой.
Он – пирамида, склеп бездонный, полный тьмой,
Он больше трупов скрыл, чем братская могила.

Я – кладбище, чей сон луна давно забыла,
Где черви длинные, как угрызений клуб,
Влачатся, чтоб точить любезный сердцу труп;
Я – старый будуар, весь полный роз поблеклых
И позабытых мод, где в запыленных стеклах
Пастели грустные и бледные Буше
Впивают аромат… И вот в моей душе
Бредут хромые дни неверными шагами,
И, вся оснежена погибших лет клоками,
Тоска, унынья плод, тираня скорбный дух,
Размеры страшные бессмертья примет вдруг.

Кусок материи живой, ты будешь вечно
Гранитом меж валов пучины бесконечной,
Вкушающий в песках Сахары мертвый сон!
Ты, как забытый сфинкс, на карты не внесен, –
Чья грудь свирепая, страшась тепла и света,
Лишь меркнущим лучам возносит гимн привета!

Февраль, седой ворчун и враг всего живого,
Насвистывая марш зловещий похорон,
В предместьях сеет смерть и льет холодный сон
На бледных жителей кладбища городского.

Улегшись на полу, больной и зябкий кот
Не устает вертеть всем телом шелудивым;
Чрез желоб кровельный, со стоном боязливым,
Поэта старого бездомный дух бредет.

Намокшие дрова, шипя, пищат упрямо;
Часы простуженной им вторят фистулой;
Меж тем валет червей и пиковая дама, –

Наследье мрачное страдавшей водяной
Старухи, – полные зловонья и отравы,
Болтают про себя о днях любви и славы…

В предместье, где висит на окнах ставней ряд,
Прикрыв таинственно-заманчивый разврат,
Лишь солнце высыплет безжалостные стрелы
На крыши города, поля, на колос зрелый –
Бреду, свободу дав причудливым мечтам,
И рифмы стройные срываю здесь и там;
То, как скользящею ногой на мостовую,
Наткнувшись на слова, сложу строфу иную.

О, свет питательный, ты гонишь прочь хлороз,
Ты рифмы пышные растишь, как купы роз,
Ты испарить спешишь тоску в просторы свода,
Наполнить головы и ульи соком меда;
Ты молодишь калек разбитых, без конца
Сердца их радуя, как девушек сердца;
Все нивы пышные тобой, о Солнце, зреют,
Твои лучи в сердцах бессмертных всходы греют.

Ты, Солнце, как поэт, нисходишь в города,
Чтоб вещи низкие очистить навсегда;
Бесшумно ты себе везде найдешь дорогу –
К больнице сумрачной и к царскому чертогу!

Природа – строгий храм, где строй живых колонн
Порой чуть внятный звук украдкою уронит;
Лесами символов бредет, в их чащах тонет
Смущенный человек, их взглядом умилен.

Как эхо отзвуков в один аккорд неясный,
Где все едино, свет и ночи темнота,
Благоухания и звуки и цвета
В ней сочетаются в гармонии согласной.

Есть запах девственный; как луг, он чист и свят,
Как тело детское, высокий звук гобоя;
И есть торжественный, развратный аромат –

Слиянье ладана и амбры и бензоя:
В нем бесконечное доступно вдруг для нас,
В нем высших дум восторг и лучших чувств экстаз!

Где тисы стелют мрак суровый,
Как идолы, за рядом ряд,
Вперяя в сумрак красный взгляд,
Сидят и размышляют совы.

Они недвижно будут так
Сидеть и ждать тот час унылый,
Когда восстанет с прежней силой
И солнце опрокинет мрак.

Их поза – мудрым указанье
Презреть движение навек:
Всегда потерпит наказанье

Влюбленный в тени человек,
Едва, исполненный смятений,
Он выступит на миг из тени!

Не раз раздастся звон потешных бубенцов;
Не раз, целуя лоб Карикатуры мрачной,
Мы много дротиков растратим неудачно,
Чтоб цель достигнута была в конце концов!

Мы много панцирей пробьем без состраданья,
Как заговорщики коварные хитря
И адским пламенем желания горя –
Пока предстанешь ты, великое созданье!

А вы, что Идола не зрели никогда!
А вы, ваятели, что, плача, шли дотоле
Дорогой горькою презренья и стыда!

Вас жжет одна мечта, суровый Капитолий!
Пусть Смерть из мозга их взрастит свои цветы,
Как Солнце новое, сверкая с высоты!