Немало льву вражда ударов нанесла,
Но сохрани нас бог от ярости осла!
Вы, верные трону, безропотный скот,
Пируйте, орите всю ночь напролет.
Позор ваш – надежный от зависти щит.
Но что от презрения вас защитит?
Оставьте романы!
В них только обманы.
Немало сердец уловил,
Поймав на крючок,
Что спрятан меж строк,
Безжалостный Роберт Моссгилл.
Сперва «Грандисон»
Развеял ваш сон,
А после «Том Джонс» возмутил
Покой ваш девичий,
Чтоб стать вам добычей
Таких молодцов, как Моссгилл.
Господь во всем, конечно, прав.
Но кажется непостижимым,
Зачем он создал прочный шкаф
С таким убогим содержимым!
Я ехал к вам то вплавь, то вброд.
Меня хранили боги.
Не любит местный ваш народ
Чинить свои дороги.
Строку из Библии прочти,
О город многогрешный:
Коль ты не выпрямишь пути,
Пойдешь ты в ад кромешный!
– Зачем надевают кольцо золотое
На палец, когда обручаются двое? –
Меня любопытная леди спросила.
Не став пред вопросом в тупик,
Ответил я так собеседнице милой:
– Владеет любовь электрической силой,
А золото – проводник!
О памятнике, воздвигнутом Бернсом на могиле поэта Роберта Фергюссона
Ни урны, ни торжественного слова,
Ни статуи в его ограде нет.
Лишь голый камень говорит сурово:
– Шотландия! Под камнем – твой поэт!
Пред тем, как предать капитана могиле,
Друзья бальзамировать сердце решили.
– Нет, – молвил прохожий, – он так ядовит,
Что даже червяк от него убежит!
… – Нет ни души живой вокруг,
А на дворе темно.
Нельзя ль к тебе, мой милый друг,
Пролезть через окно?
– Благодарю тебя за честь,
Но помни уговор:
Ко мне одна дорога есть –
Через церковный двор!…
Недаром, видимо, господь
Когда-то посулил:
Не только души, но и плоть
Восстанет из могил.
А то б вовеки не воскрес
Души лишенный Кардонесс!
Покойник был дурак и так любил чины,
Что требует в аду короны сатаны.
– Нет, – молвил сатана. – Ты зол, и даже слишком,
Но надо обладать каким-нибудь умишком!
Рыдайте, добрые мужья,
На этой скорбной тризне.
Сосед покойный, слышал я,
Вам помогал при жизни.
Пусть школьников шумливый рой
Могилы не тревожит…
Тот, кто лежит в земле сырой,
Был им отцом, быть может!
Моя любовь давно минувших лет,
Твой милый голос в сердце не умолк.
Прими же дружбы искренний привет.
Да, дружбы, – лишь ее нам разрешает долг.
Когда получишь этот скромный дар,
Вздохни разок, подумав обо мне –
О том, кого томит в краю полдневном жар
Иль океан таит в холодной глубине.
Будь проклят, дьявольский листок!
Ты был всегда ко мне жесток.
Ты разлучил меня с подружкой
И за столом обносишь кружкой.
Ты обрекаешь честный люд
На голод, рабство, тяжкий труд
И шлешь искать земли и крова
Вдали от берега родного.
Не раз я видел, как злодей
Над жертвой тешился своей.
Давным-давно единым махом
Я гордеца смешал бы с прахом,
И только твой надежный щит
Его от мщения хранит.
А без тебя, нуждой гонимый,
Я покидаю край родимый.
Не хвастайся, дряхлый рассудок людской.
Безумству – любовь и почет.
Сулишь ты, рассудок, уют и покой.
Безумство восторг нам дает!
Прошел Джон Бушби честный путь.
Он жил с моралью в дружбе…
Попробуй, дьявол, обмануть
Такого Джона Бушби!
I
В его роду известных много,
Но сам он не в почете.
Так древнеримская дорога
Теряется в болоте…
II
Тебе дворец не ко двору.
Попробуй отыскать
Глухую, грязную нору –
Душе твоей под стать!
О лицемерье, служишь ты молебны
Над прахом всех загубленных тобой.
Но разве нужен небу гимн хвалебный
И благодарность за разбой?
Мою ладонь твоей накрой,
Твоей накрой,
Твоей накрой
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя.
Я знал любви слепую власть,
И многих мук мне стоит страсть,
Но я любовь готов проклясть,
Пока ты не моя.
Мгновенный взор девичьих глаз
Мне сердце покорял не раз,
Но полюбил я лишь сейчас,
Красавица моя.
Мою ладонь твоей накрой,
Твоей накрой,
Твоей накрой
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя!
Мой Джоки – славный молодец.
Никто в окрестности у нас
Так не зовет рожком овец,
Так не ведет девчонку в пляс.
Сказал он: нет синее глаз,
Нет стана тоньше моего.
О, как блажен короткий час,
Когда кругом нет никого.
Он целый день пасет овец
В грозу и ливень, в снег и зной.
Я жду: когда же наконец
Погонит стадо он домой!
И только вечером я с ним.
Меня в объятья заключив,
Клянется Джоки быть моим
И быть со мной, покуда жив.